ы занимали все еще Лупковский перевал, 
и положение 8-го корпуса оставалось тяжелым. Было ясно, что только внезапным 
выходом в тыл войск, стоявших на Лупковском перевале, можно облегчить 8-му 
корпусу продвижение и открыть нам в то же время хорошую шоссейную дорогу на 
Мезоляборч. Я решился на рискованную меру: оставил у Лупкова под прикрытием 
одного батальона свою артиллерию и обоз; часть лошадей выпрягли и взяли с собой,
 навьючив их мешками с сухарями и патронами. Преодолевая огромные трудности, 
двигаясь по обледенелым, заросшим мелким кустарником склонам гор, без всяких 
дорог, полки мои опрокидывали австрийцев, беря пленных, заняли ряд деревень и 
опорных пунктов, потом узел шоссейных дорог и ворвались в город и станцию 
Мезоляборч.
 Трофеями Железной бригады за Карпатский переход были 3730 пленных[ 79 ], много 
оружия и военного снаряжения, большой подвижной состав с ценным грузом на 
железнодорожной станции, 9 орудий. Потери наши за поход были 1332 чел. (164 
убитых).
 Войска 24-го корпуса проникли глубоко в расположение противника, захватили 
главную питательную артерию его фронта — железнодорожную линию Мезоляборч — 
Гуменное. Таким образом, задача, нам поставленная, была выполнена и операция 
сулила большой стратегический успех. Но… над ней уже нависала катастрофа.
 Движение дивизии Корнилова почему-то ничем не было обеспечено с востока, с 
этой стороны чем дальше он уходил на юг, тем более угрожал ему удар во фланг и 
тыл. Для обеспечения за собой Ростокского шоссе он оставил один полк с батареей 
у с. Такошаны — все что он мог сделать. Опасность положения 48-й дивизии 
сознавал и Цуриков и снесся с Брусиловым по телефону в ночь 23 ноября. Брусилов 
в этом разговоре неожиданно заявил, что движение на Гуменное вовсе не входит в 
его расчеты, и приказал было отозвать дивизию обратно на перевал, но после 
взволнованного доклада Цурикова решение свое отменил. И Корнилову приказано 
было занять Гуменное. Но Брусилов и теперь ничего не предпринял для обеспечения 
этого движения с фланга. Между тем у него были свободные части за Ростокским 
перевалом и на соседнем Ужокском перевале (восточнее), которые можно было 
вовремя использовать. Наконец, за 48-й дивизией шла конная дивизия (2 казачьих 
полка), которая почти не принимала участия в операции и, несмотря на 
многократные просьбы Цурикова, не была ему подчинена.
 И австрийцы обрушились с востока, сначала на заслон у Такошан. Полк отразил 
первые атаки, но 24-го австрийцы силами более дивизии смяли его и он отошел к 
перевалу. Дивизия Корнилова была отрезана от Росток… 25 ноября Гуменное было 
атаковано с запада. По приказу армии, передав Гуменное подошедшим на помощь 
частям 49-й див., Корнилов тремя полками вступил в бой с 1?див. противника у 
Такошан. 26-го и 27-го шли тяжелые бои. Командир корпуса, считая положение 
безнадежным, просил Брусилова об отводе дивизии по свободной еще горной дороге 
на северо-запад. Но получил отказ. Телеграмма Брусилова гласила:

 «Движение наше к северу  (т. е. отступление. — А. Д.) есть маневр, который 
может быть исполнен только после нанесения поражения, и нельзя допустить, чтобы 
вследствие этого маневра могла родиться мысль, что мы отходим вследствие 
неудачи. Поэтому ген. Корнилов не должен оставлять направления на Ростоки».

 А 48-я дивизия, уже почти в полном окружении, изнемогала в неравном и 
беспрерывном бою…
 27-го вечером пришел, наконец, приказ корпусного командира — 48-й дивизии 
отходить на северо-запад. Отходить пришлось по ужасной, крутой горной дороге, 
занесенной снегом, но единственной свободной. Во время этого трудного 
отступления австрийцы вышли наперерез у местечка Сины, надо было принять бой на 
улицах его, и, чтобы выиграть время для пропуска через селение своей артиллерии,
 Корнилов, собрав все, что было под рукой, какие-то случайные команды и роту 
сапер, лично повел их в контратаку. На другой день дивизия выбилась, наконец, 
из кольца, не оставив противнику ни одного орудия (потеряны были только 2 
зарядных ящика) и приведя с собой более 2000 пленных.
 Вот как разнится правда от «правды» Брусилова»… Операция, столь блестяще 
начатая, окончилась неудачей. И 49-я дивизия с тяжелыми боями должна была 
вернуться на перевал. Железная бригада до 30 ноября медленно, с боями, 
подвигалась еще вперед, пока не была сменена сибирскими стрелками и, по 
обыкновению, отведена «в резерв командующего армией».
 Виновником неудачи был объявлен Корнилов.
 Железная бригада получила телеграммы: «с горячей благодарностью» — от 
Верховного главнокомандующего, «с полным восхищением несравненной доблестью» — 
от корпусного командира. Генерал же Брусилов, утверждавший и написавший об этом 
в своих воспоминаниях, что части корпуса «самовольно» сошли с перевалов в 
Венгрию, телеграфировал мне:

 «Молодецкой бригаде за лихие действия, за блестящее выполнение поставленной ей 
задачи, шлю свой низкий поклон и от всего сердца благодарю Вас, командиров и 
героев-стрелков. Перенесенные бригадой труды и лишения и славные дела 
свидетельствуют, что традиции старой железной бригады живут в геройских полках 
и впредь поведут их к