наступление Юго-Западных 
армий, дав нам отдых, длившийся около трех недель.
 К концу сентября группа ген. Макензена и менее пострадавшая 1-я австрийская 
армия, всего 52 австро-германские дивизии, перешли в наступление с линии Краков 
— Ченстохов, к северу от верхней Вислы. Искусным маневром русское командование, 
успевшее сосредоточить к Варшаве и Ивангороду 4 армии, встретило удар. Целый 
месяц длилось сражение, окончившееся поражением австро-германцев, и 27 окт. 
противник начал поспешное отступление на всем фронте, преследуемый нами.
 В то же время севернее две наших армии вновь вторгнулись в Восточную Пруссию.

 «Положение опять стало крайне напряженным на Восточном фронте, —  писал 
впоследствии про этот момент ген. Людендорф, — исход войны висел на волоске».

 Почти вся русская Польша была освобождена, почти вся Восточная Галиция — 
искони русские земли — воссоединена с Россией. Наступала русская зима. 
Необходимо было дать возможность нашим армиям пополниться, привести себя в 
порядок и наладить всегда хромающую материальную и техническую часть. Но этого 
не удалось сделать благодаря опять-таки требованиям союзников.
 Битва на Марне окончилась в половине сентября победой французов и отступлением 
немцев на р. Эн. Противники в октябре и ноябре протянули фронт к морю после 
кровопролитных сражений на Изере и Ипре, где погибли вновь сформированные 
внутри Германии корпуса, почти, сплошь укомплектованные молодежью. После этого 
и французы и немцы, исчерпав свой порыв, зарылись в землю, создав сплошную 
линию окопов от Ламанша до швейцарской границы, и перешли к позиционной войне.
 Ввиду неудачи «блиц-крига» против Франции и разгрома австрийской армии, немцы, 
перейдя на Западном фронте к активной обороне, начали переброску своих корпусов 
на Восток.
 Под влиянием тяжелых боев во Фландрии, Китченер, Жофр и их представители в 
России обратились к русской Ставке с горячими просьбами и даже настойчивыми 
требованиями — продолжать наступление в глубь Германии для отвлечения немецких 
сил. Ставка уступила этим настояниям. Четырем армиям Северо-Западного фронта 
была поставлена задача вторгнуться в Силезию и Познань, тогда как одна армия 
(10-я) должна была теснить немецкий заслон в Восточной Пруссии.
 Эта операция, известная под названием Лодзинской, была для нас явно непосильна,
 несвоевременна и не вызывалась положением англо-французского фронта.
 Выполняя директиву, наши армии, оторвавшись от своих баз, не успели еще 
наладить транспорт, как немцы необыкновенно быстрым контрманевром перебросили 
свои главные силы севернее Калиша и охватили две армии. В происшедшем сражении 
оба противника проявили необыкновенную активность, и бывали моменты, когда 
судьба битвы висела на волоске. Обе стороны дрались с великим ожесточением: под 
Лодзью наша вторая армия, окруженная со всех сторон, отчаянными атаками успела 
пробиться к своим; у Брезин германская дивизия ген. Шеффера попала в кольцо 
русских войск и только после тяжелых боев ей удалось прорваться.
 Битва эта кончилась вничью.
 В конце ноября и начале декабря немцы перебросили с французского фронта на наш 
еще 7 корпусов. Ввиду такого значительного (вдвое) усиления противника, Ставка 
отказалась от наступления и главнокомандующий Северо-Западным фронтом ген. 
Рузский отвел свои армии, без давления со стороны противника, несколько назад, 
на позиции по рекам Бзуре, Равке и Ниде, где они в течение зимы успешно 
отбивались от германцев.


 * * *  

 Остальные три австрийские армии, приведенные несколько в порядок, также 
перешли в наступление против сильно растянутого фронта 3-й и 8-й армий. 
Последняя с 4 октября вела тяжелую позиционную войну против вдвое сильнейшего 
противника. 24-й корпус, к которому была придана Железная бригада, прикрывал 
доступы к г. Самбору. В течение 9 дней мы отбивали настойчивые атаки австрийцев,
 причем Брусилову пришлось ввести в бой весь свой резерв. Пытались мы все же 
переходить в контратаки, но безуспешно.
 На фоне этих трудных боев произошел эпизод, оставивший славное воспоминание 
железным стрелкам.
 24 октября я заметил некоторое ослабление в боевой линии противника, 
отстоявшей от наших окопов всего на 500—600 шагов. Поднял бригаду и без всякой 
артиллерийской подготовки бросил полки на вражеские окопы. Налет был так 
неожидан, что вызвал у австрийцев панику. Наскоро набросав краткую телеграмму в 
штаб корпуса («Бьем и гоним австрийцев»), я пошел со стрелками полным ходом в 
глубокий тыл противника, преодолевая его беспорядочное сопротивление. Взяли с. 
Горный Лужек, где, как оказалось, находился штаб группы эрцгерцога Иосифа. 
Когда я ворвался с передовыми частями в село и донес об этом в штаб корпуса, 
там не поверили, потребовали повторить — «не произошло ли ошибки в названии».
 Не поверил сразу и эрцгерцог. Он был так уверен в своей безопасности, что 
спешно бежал со своим штабом только тогда, когда услышал на улицах села русские 
пулеметы. Заняв бывшее помещение его, мы нашли нетронутым накрытый стол с 
кофейным прибором (на котором были вензеля эрцгерцога) и выпили еще горячий 
австрийский кофе…
 Судьба иногда шутит шутки с людьми. Семь лет спустя, когда я со своей семьей 
очутился, уже в качестве эмигранта, в Будапеште, к больной моей дочери позвали 
доктора. Услышав мою фамилию,