что помещалась она насупротив нашего дома, а до нормальной 
было далеко. Впрочем, немецкой называлась она только ввиду того, что сверх 
обыкновенной программы там преподавался немецкий язык. Между прочим, начальной 
школы с польским языком не было…
 Помянуть нечем. Вот только разве «чудо» одно… Оставил меня раз учитель за 
какую-то провинность после уроков на час в классе. Очень неприятно: дома будут 
пилить полчаса, что гораздо хуже всякого наказания. Стал я перед училищной, 
иконой на колени и давай молиться Богу:
 — Боженька, дай, чтобы меня отпустили домой!..
 Только что я встал, открывается дверь, входит учитель и говорит:
 — Деникин Антон, можешь идти домой.
 Я был потрясен тогда. Этот эпизод укрепил мое детское верование. Но… да 
простится мой скепсис — теперь я думаю, что учитель случайно подглядел в окно 
(одноэтажное здание), увидел картину кающегося грешника и оттого смиловался. 
Ибо не раз потом, когда я вновь впадал в греховность и мне грозило дома 
наказание, я молил Бога:
 — Господи, дай, чтобы меня лучше посекли — только не очень больно — но не 
пилили!
 Однако, почти никогда моя молитва не была услышана: не секли, а пилили.
 Два следующих года я учился в начальной школе, а в 1882 году, в возрасте 9 лет 
и 8 месяцев, выдержал экзамен в 1-й класс Влоцлавского реального училища.
 Дома — большая радость. Я чувствовал себя героем дня. Надел форменную фуражку 
с таким приблизительно чувством, как впоследствии первые офицерские погоны. Был 
поведен родителями в первый раз в жизни в кондитерскую и угощен шоколадом и 
пирожными.
 Учился я первое время отлично. Но, будучи во втором классе, заболел оспой, 
потом скарлатиной со всякими осложнениями. Лежал в жару и в бреду. Лечивший 
меня старичок, бригадный врач, зашел раз, посмотрел, перекрестил меня и, ни 
слова не сказав родителям, вышел. Родители — в отчаянии. Бросились к городскому 
врачу. Тот вскоре поднял меня на ноги.
 Несколько месяцев учения было пропущено, от товарищей отстал. Особенно по 
математике, которая считалась главным предметом в реальном училище. С грехом 
пополам перевалил через 3 и 4 классы, а в 5-м застрял окончательно: в среднем 
за год получил по каждому из трех основных математических предметов по 2? (по 
пятибалльной системе). Обыкновенно педагогический совет прибавлял в таких 
случаях половинку, директор Левшин настаивал на прибавке, но учитель математики 
Епифанов категорически воспротивился:
 — Для его же пользы.
 Я не был допущен к переводному экзамену и оставлен в 5-м классе на второй год.
 Большой удар по моему самолюбию. Не знал — куда деваться от стыда. Мать, видя 
мои мучения, сочинила для знакомых басню о том, что я оставлен в классе «по 
молодости лет». Знакомые сочувственно кивали головой, но, конечно, никто не 
верил.
 То лето я провел в качестве репетитора в деревне. Работы с моими учениками 
было немного, и все свободное время я посвятил изучению математики. Имел 
терпение проштудировать три учебника (алгебры, геометрии и тригонометрии) от 
доски до доски и даже перерешил почти все помещенные в них задачи. Труд 
колоссальный.
 Вначале дело шло туговато, но, мало-помалу, «математическое сознание» 
прояснялось, я начинал входить во вкус дела; удачное решение какой-нибудь 
трудной задачи доставляло мне истинную радость. Словом, к концу лета я с 
юношеским задором сказал себе:
 — Ну, Епифаша, теперь поборемся!
 Учитель Епифанов был влюблен в свою математику и всех не знающих ее считал 
дураками. В классе он находил всегда двух-трех учеников, особенно способных к 
математике, с ними он занимался особо, становясь совсем на товарищескую ногу. 
Класс дал им прозвание «пифагоров». «Пифагоры» были на привилегированном 
положении: получали круглую пятерку в четверть, никогда не «вызывались к доске» 
и иногда только, когда Епифанов чувствовал, что класс плохо понимает его 
объяснения, приглашал кого-нибудь из «пифагоров» повторить. Выходило иногда 
понятнее, чем у него… Во время заданной классной задачи «пифагоры» усаживались 
отдельно, и Епифанов предлагал им задачу много труднее или делился с ними 
новинками из последнего «Математического Журнала».
 Класс относился к «пифагорам» с признанием и не раз пользовался их помощью.
 Первая классная задача после каникул — совершенно пустяковая… Решаю в 10 минут 
и подаю. Прислушиваюсь, что говорится за пифагоровской скамьей:
 — В прошлом номере «Математического Журнала» предложена была задача: 
«определить среднее арифметическое всех хорд круга». А в последнем номере 
значится, что решения не прислано. Не хотите ли попробовать…
 «Пифагоры» взялись за решение, но не осилили. Я тоже заинтересовался задачей. 
Мысль заработала… Неужели?! Красный от волнения, слегка дрожавшими руками я 
подал л