|
инудительных назначений, тем
более в Сибирь. Поэтому я, «в запальчивости и раздражении», ответил еще менее
корректным рапортом, заключавшим только три слова: «Я не желаю». Ожидал новых
неприятностей, но вместо них получил нормальный запрос с предложением принять
штаб 57-й резервной бригады[ 43 ] с прекрасной стоянкой в городе Саратове, на
Волге.
* * *
В конце января 1907 года я приехал в Саратов, находившийся на территории
Казанского военного округа, равного площадью всей средней Европе. Округ —
отдаленный, находившийся вне внимания высоких сфер и всегда несколько
отстававший от столичного и пограничных округов. В то время, жизнь округа была
на переломе: уходило старое — покойное и патриархальное, и врывалось уже новое,
ищущее иных форм и содержания. Три бригады округа вернулись с войны, где
дрались доблестно. Вернулось немало офицеров с боевым опытом, появились новые
командиры, новые веяния, и закипела работа. Округ проснулся.
В это самое время прибыл в Казань человек, топнул в запальчивости ногой и
громко на весь округ крикнул:
— Согну в бараний рог!
Все, что я буду сейчас говорить о Казанском округе, где прошла 4-летняя полоса
моей жизни, не может быть отнюдь отнесено ко всей русской армии. Ничего
подобного ни раньше, ни позже в других округах не бывало. Случайное совпадение
обстоятельств, выбитая революцией из колеи армейская жизнь, наконец, большее,
чем где-либо значение в армии отдельной личности — и положительное, и
отрицательное — привели к тому, что командование войсками Казанского округа ген.
Сандецким наложило на них печать моральной подавленности на несколько лет.
Никогда не воевавший, в 1905 году он командовал 34-й пехотной дивизией,
стоявшей в Екатеринославе, выдвинулся усмирением там восстания и в следующем
году занимал уже пост, командира гренадерского корпуса в Москве.
В это время все Поволжье пылало. Край находился на военном положении, и не
только все войска округа, но и мобилизованные второочередные казачьи части и
регулярная конница, привлеченная с западной границы, несли военно-полицейскую
службу для усмирения повсеместно вспыхивавших аграрных беспорядков.
Командовавший округом в 1906 году ген. Карас — человек мягкий и добрый —
избегал крутых мер и явно не справлялся с делом усмирения». Не раз он посылал в
Петербург телеграммы о смягчении приговоров военных судов, определявших
смертную казнь и подлежавших его утверждению. Так как к тому же эти телеграммы
не зашифровывались, то председатель Совета министров Столыпин усмотрел в
действиях Караса малодушие и желание перенести одиум казней на него или
государя. Караса уволили и на его место назначили, неожиданно для всех,
Сандецкого.
Сандецкий наложил свои тяжелые руки — одну на революционеров Поволжья, другую
на законопослушное воинство.
В первом же всеподданнейшем годовом отчете нового командующего проведена была
параллель: в то время, как ген. Карас за весь год утвердил столько-то смертных
приговоров (единицы), он, Сандецкий, за несколько месяцев утвердил столько-то
(больше сотни). Штрих характерный: принятие мер суровых бывает не только правом,
но и долгом; похваляться же этим не всякий станет.
* * *
Еще задолго до приезда к нам в Саратов нового командующего распространились
слухи об его необыкновенной суровости и резкости. Из Казани, Пензы, Уфы писали
о грубых разносах, смещениях, взысканиях, накладываемых командующим во время
смотров.
Вскоре выяснилось, что ген. Сандецкий читает приказы, отдаваемые не только по
бригадам, но и по полкам. И требует в них подробных отчетов, разборов,
наставлений по самым мелочным вопросам.
И пошел писать округ! «Бумага» заменила живое дело.
Поток бумаги сверху хлынул на головы оглушенных чинов округа, поучая, распекая,
наставляя, не оставляя ни одной области службы — даже жизни — не
«разъясненной» начальством, допускающей самодеятельность и инициативу. Другой
поток — снизу — отчетов, сводок, статистических таблиц, вплоть до кривой
нарастания припека в хлебопекарнях, до среднего числа верст, пройденных
полковым разведчиком в поле — направлялся в штаб округа.
Нашелся в округе начальник бригады (54-й) ген. Гилейко, участник японской
войны, пользовавшийся отличной боевой репутацией, который, будучи выведен из
себя напоминанием о каком-то никому не нужном, нелепом отчете, написал в штаб
округа: составление подобных отчетов для полков невыполнимо; до настоящего
времени, чтобы не подводить подчиненных, штаб бригады сам сочинял их по
выдуманным данным; ему известно, что такая же система практикуется и в прочих
бригадах. Как поступать впредь?
Штаб округа не ответил.
Оказалось также, что командующий не доволен «слабостью» начальников. Много
приказов о дисциплинарных взысканиях возвращалось с его собственноручными,
всегда одинаковыми пометками: «В наложении взыскания проявлена слабость.
Усилить. Учту при аттестации»[ 44 ].
И началось утеснение.
Большинство начальников сохранили свое достоинство и справедливость. Но немало
оказалось и таких, что на спинах своих подчиненных строили свою карьеру.
Посыпались взыскания, как из рога изобилия, походя, за дело и без дела, вне
зависимости от степени вины, с одной лишь оглядкой — что скажут в Казани.
Назначен был, наконец, день смотра Саратовскому
|
|