арнизону. Приехал командующий,
 посмотрел, разнес и уехал, наведя панику. Особенно досталось двум 
штаб-офицерам, бывшим членами военного суда в только что закончившейся выездной 
сессии[ 45 ]. Сандецкий собрал всех офицеров гарнизона и в их присутствии 
разносил штаб-офицеров: кричал, топал ногами и, наконец, заявил, что никогда не 
удостоит их назначения полковыми командирами «за проявленную слабость».
 А дело заключалось в следующем. В одном из полков при обыске в сундуке 
какого-то ефрейтора найдена была прокламация. Суд, приняв во внимание, что 
листок только хранился, а не распространялся, и другие смягчающие 
обстоятельства, зачел ефрейтору 10 месяцев предварительного заключения в тюрьме 
и, лишив его ефрейторского звания, выпустил на свободу… Это и вызвало гнев 
Сандецкого.
 К чести нашего рядового офицерства надо сказать, что такое давление на 
судейскую совесть не имело результатов. И в дальнейшем приговоры по многим 
политическим делам в Саратове обличали твердость и справедливость членов 
военных судов. Наряду с приговорами суровыми, я помню, например, нашумевшее и 
явно раздутое дело о «Камышинской республике», по которому все обвиняемые, 
после блестящей защиты известного адвоката Зарудного, были оправданы… в явный 
ущерб карьере членов суда. Или еще другое громкое дело видного 
социал-революционера Минора. Только совести судей (двух наших подполковников) 
последний обязан был сравнительно легким наказанием, которое ему было вынесено. 
Смутило судей то обстоятельство, что на лицо были одни лишь косвенные улики. 
Конечно, в обоих случаях не могло быть никакого послабления, одно лишь чувство 
судейского долга. В первом процессе судьи верно отгадали сущность дела, во 
втором — ошиблись: Минор, как оказалось впоследствии, стоял во главе крупной 
боевой революционной организации юго-востока России…


 * * *  

 Наибольший произвол царствовал в деле аттестаций, от которых зависело все 
служебное движение офицеров. Я остановлюсь на трех примерах начальственного 
произвола, которые можно бы назвать анекдотическими, если бы этот анекдот не 
ломал жизни людей.
 Полковник Лесного полка Леонтьев аттестован был отлично на выдвижение. 
Перевелся в другой полк бригады, принял батальон, и на другой же день ему 
пришлось представить этот батальон на смотр начальнику бригады. Батальон был 
обучен скверно, о чем и отдано было в приказе по бригаде. Сандецкий, прочитав 
приказ и не разобрав в чем дело, отменил аттестацию и объявил Леонтьеву 
«предостережение о неполном служебном соответствии». Эта формула влекла за 
собой поражение права выдвижения в течение двух лет.
 Характерно, что трепетавший перед Сандецким начальник бригады не осмелился 
написать командующему об его ошибке. И только по приезде последнего в Саратов, 
по моему настоянию, рискнул доложить. Сандецкий ответил:
 — Теперь уже аттестация в Главном штабе, отменять неловко. Приму во внимание в 
будущем году.
 Леонтьев так и уехал в том же году в другой округ с «волчьим билетом».
 Полковник Бобруйского полка Пляшкевич, отличнейший боевой офицер, был 
аттестован «вне очереди» на полк. В перечне его моральных качеств командир 
полка, между прочим, пометил: «Пьет мало». Каково же было наше удивление, когда 
через некоторое время пришло грозное предписание командующего, в котором 
объявлено было Пляшкевичу «предостережение» — за то, что «пьет», а начальнику 
бригады и командиру полка — выговор за неправильное удостоение. Тщетно было 
объяснение командира полка, что он хотел подчеркнуть именно большую 
воздержанность Пляшкевича… Сандецкий ответил, что его не проведут: уж если 
упомянуто о «питии», то значит Пляшкевич «пьет здорово».
 Так и пропали у человека два года службы. Так как «бумага» играла судьбою 
людей, в официальной переписке приходилось мучительно взвешивать каждое слово. 
Из полковых канцелярий постоянно приходили ко мне адъютанты за советом. Но 
ничто не спасало от печальных неожиданностей.
 Капитану Балашовского полка Хвощинскому в отличной аттестации написано было 
«досуг свой посвящает самообразованию». Аттестация вернулась с резолюцией 
командующего: «Объявить предостережение за то, что свой досуг не посвящает 
роте». Я не поверил своим глазам. Сходил далее в библиотеку, справиться в 
академическом словаре: «Досуг — свободное от нужных дел время».
 Хвощинский «бежал» в Варшавский округ.
 И т. д., и т. д.
 Начальник нашей бригады, ген. П., был человек добрый, скромный и очень боялся 
начальства. Побудить его оспорить невыполнимое требование штаба округа или 
заступиться за пострадавшего стоило больших усилий. Был такой случай. Ген. 
Сандецкий, прочитав приказ Хвалынскому полку и спутав фамилии, посадил под 
арест одного штабс-капитана вместо другого. Начальник бригады вызвал к себе 
пострадавшего и стал его уговаривать:
 — Потерпите, голубчик. Вы еще молоды, роту не скоро получать. А если подымать 
вопрос — так не вышло бы худа. Вы сами знаете, если рас