большинство остальных было также 
перебито или переранено.
 Поезд наш отмечен был печатью рока…


 * * *  

 Подъехав к Омску, мы узнали, что командующим Маньчжурской армией назначен ген. 
Куропаткин. Это известие в общем произвело тогда благоприятное впечатление. 
Однако немногие, близко соприкасавшиеся с ним по службе, относились 
отрицательно к его назначению и предсказывали дурной конец. Особенно резко 
отзывался о нем известный военный авторитет, ген. Драгомиров:

 «Я, подобно Кассандре, —  писал он,  — часто говорил неприятные истины, вроде 
того, что предприятие, с виду заманчивое, успеха не сулит; что скрытая ловко 
бездарность для меня была явной тогда, когда о ней большинство еще не 
подозревало»…

 Но большинство провидцев стали таковыми только post factum. Над Куропаткиным 
веял еще ореол легендарного генерала Скобелева, у которого он был начальником 
штаба; ценилась его работа по командованию войсками и управлению Закаспийской 
областью; наконец, и то обстоятельство, что к высоким постам он прошел, не имея 
никакой протекции, по личным заслугам. Широкие круги, и военные и общественные, 
и большая часть прессы, при обсуждении кандидатур на командование армией, 
называли имя Куропаткина. В то время, перед самой войной, Куропаткин подавал в 
отставку и был в немилости. И если государь назначил командующим именно его, то 
только подчиняясь общественному настроению. Да и трудно сказать, на ком тогда 
мог остановиться его выбор. В армии пользовался большим авторитетом ген. М. И.
 Драгомиров, но он был уже серьезно болен… Вообще же на верхах русского 
командования в девятисотых годах наблюдался серьезный кризис.
 Итак, надо признать, что в выборе Куропаткина ошибся не только государь, но и 
Россия.


 * * *  

 Путешествие приходило к концу. Мы пролетали по великому Сибирскому пути, но 
даже от такого мимолетного знакомства с краем оставалось впечатление 
грандиозности железнодорожного строительства, богатства Сибири, своеобразного и 
прочного уклада сибирской жизни. Все было ново и интересно. К сожалению, 
больная нога ограничивала мои возможности наблюдения. Только в Иркутске я мог, 
прихрамывая, пройтись по платформе. А когда приехали 5 марта в Харбин, нога моя 
была почти в порядке.

 Заамурский округ пограничной стражи

 Для обеспечения маньчжурских железных дорог была создана Охранная Стража, 
вначале из охотников, отбывших обязательный срок службы, преимущественно из 
казаков, и из офицеров-добровольцев. Стража находилась в подчинении министра 
финансов Витте, пользовалась его вниманием и более высшими ставками содержания, 
чем в армии. Необычные условия жизни в диком краю, в особенности в первое время 
прокладки железнодорожного пути, сопряженные иногда с лишениями, иногда с 
большими соблазнами и всегда с опасностями, выработали своеобразный тип 
«стражника» — смелого, бесшабашного, хорошо знакомого с краем, часто 
загуливавшего, но всегда готового атаковать противника, не считаясь с его 
численностью.
 К началу японской войны Охранная Стража, переименованная в Заамурский округ 
пограничной стражи, комплектовалась уже на общем основании и в отношении боевой 
службы подчинялась командованию Маньчжурской армии: но кадры и традиции 
остались прежние.
 На огромном протяжении Восточной (Забайкалье — Харбин — Владивосток) и Южной 
ветви Маньчжурских дорог (Харбин — Порт-Артур) расположены были 4 бригады 
пограничной стражи, общей численностью в 24 тысячи пехоты и конницы и 26 орудий.
 Эти войска располагались тонкой паутиной вдоль линии, причем в среднем 
приходилось по 11 человек на километр пути. Понятно поэтому, какое значение 
имел для Маньчжурской армии, для нашего тыла, вопрос о сохранении нейтралитета 
Китаем.
 Явившись в штаб округа, я получил назначение на вновь учрежденную должность 
начальника штаба 3-й Заамурской бригады. Таким образом, будучи в чине капитана, 
я по иерархической лестнице перескочил неожиданно две ступеньки, получив и 
солидный оклад содержания, позволивший мне в несколько месяцев «аннулировать» 
оставленное в Варшаве «завещание» и позаботиться о матери. Но, вместе с тем, 
это назначение принесло мне большое разочарование: 3-я бригада располагалась на 
станции Хандаохэцзы, охраняя путь между Харбином и Владивостоком. Стремясь 
всеми силами попасть на войну с японцами, я очутился вдруг на третьестепенном 
театре, где можно было лишь ожидать стычек с китайцами-хунхузами. Меня 
«утешали» в штабе, что ожидается движение японцев из Кореи в Приамурский край, 
на Владивосток, и тогда наша 3-я бригада войдет естественно в сферу военных 
действий… Но комбинация эта казалась мне маловероятной, и поэтому я смотрел на 
свое назначение, как на временное, решив перейти на японский фронт, как только 
окажется возможным.
 В круг моего ведения входили вопросы строевой, боевой и разведочной службы. 
Милейший командир бригады, полковник Пальчевский, введя меня в курс бригадных 
дел, предоставил затем широкую инициативу. С ним я трижды проехал на дрезине 
почти 500-километровую линию, знакомясь со службою каждого поста. С конными 
отрядами отмахал сотни километров по краю, изучая район, быт