ти адмирал заходил в общий салон-вагон, где Ренненкампф представил 
ему нас — сухопутных офицеров. Я не помню тогдашних разговоров, да и вряд ли 
они имели принципиальный характер. Но помню хорошо и его внешность — характерно 
русское лицо, с окладистой бородой, с добрыми и умными глазами, и то обаяние, 
которое производила личность адмирала на его собеседников, и ту веру в него, 
которая невольно зарождалась у нас.


 * * *  

 Второй «знаменитостью» был генерал Ренненкампф, в другой совершенно области. 
Он приобрел имя и широкую известность в военных кругах во время Китайского 
похода (1900), за который получил два Георгиевских креста[ 28 ]. Военные вообще 
относились скептически к «героям» Китайской войны, считая ее «не настоящей». Но 
кавалерийский рейд Ренненкампфа, по своей лихости и отваге, заслужил всеобщее 
признание.
 Начался он в конце июля 1900, после занятия Айгуна (вблизи Благовещенска). 
Ренненкампф с небольшим отрядом из трех родов оружия разбил китайцев на сильной 
позиции по хребту Малого Хингана и, обогнав свою пехоту, с 4?сотнями казаков и 
батареей, сделав за три недели 400 км., с непрерывными стычками, захватил 
внезапным налетом крупный маньчжурский город Цицикар. Отсюда высшее 
командование предполагало произвести систематическое наступление на Гирин, 
собрав крупные силы в 3 полка пехоты, 6 полков конницы и 64 орудия, под 
начальством известного генерала Каульбарса… Но, не дожидаясь сбора отряда, ген. 
Ренненкампф, взяв с собою 10 сотен казаков и батарею, 24 августа двинулся 
вперед по долине Сунгари; 29-го захватил Бодунэ, где застигнутые врасплох 
сдались ему без боя 1 500 боксеров; 8 сентября захватил Каун-Чжен-цзы, оставив 
тут 5 сотен и батарею для обеспечения своего тыла, с остальными 5-ю сотнями, 
проделав за сутки 130 км., влетел в Гирин. Этот бесподобный по быстроте и 
внезапности налет произвел на китайцев, преувеличивавших до крайности силы 
Ренненкампфа, такое впечатление, что Гирин — второй по количеству населения и 
по значению город Маньчжурии — сдался, и большой гарнизон его сложил оружие. 
Горсть казаков Ренненкампфа, затерянная среди массы китайцев, в течение 
нескольких дней, пока не подошли подкрепления, была в преоригинальном 
положении…
 С генералом Ренненкампфом во время пути мы были в постоянном общении: в 
частных беседах и во время докладов, которые кто-нибудь из нас делал на тему о 
театре войны, о тактике конницы, об японской армии. Ренненкампф делился с нами 
воспоминаниями о своем походе, весьма скромно касаясь своего личного участия. 
Устраивали совместно и товарищеские пирушки в вагоне-ресторане, которые, как и 
впоследствии, в отряде ген. Ренненкампфа, не выходили никогда из пределов 
воинской субординации.
 Генерал присутствовал неизменно и на импровизированных «литературных вечерах», 
на которых ехавшие в нашем поезде три военных корреспондента читали свои статьи,
 посылаемые с дороги в газеты. Круг наших впечатлений от поездных разговоров, 
от бесед с чинами обгоняемых воинских эшелонов и от мелькавшей станционной 
жизни великого Сибирского пути был ограничен. Писали корреспонденты, в сущности,
 одно и то же, и нам известное. Но любопытен был индивидуальный подход их к 
темам.
 Сотрудник, кажется, «Биржевых Ведомостей», в форме подпоручика запаса, писал 
вообще скучно и неинтересно. От «Нового Времени» ехал журналист и талантливый 
художник Кравченко. Нарисовал он прекрасный портрет Ренненкампфа, щедро наделял 
нас своими дорожными набросками и вообще пользовался среди пассажиров поезда 
большими симпатиями. Писал он свои корреспонденции интересно, тепло и 
необыкновенно правдиво. От «Русского Инвалида» — официальной газеты военного 
министерства — ехал подъесаул П. Н. Краснов. Это было первое знакомство мое с 
человеком, который впоследствии играл большую роль в истории Русской Смуты как 
командир корпуса, направленного Керенским против большевиков на защиту 
Временного правительства, потом в качестве Донского атамана в первый период 
гражданской войны на Юге России; наконец — в эмиграции и в особенности в годы 
второй мировой войны как яркий представитель германофильского направления. 
Человек, с которым суждено мне было столкнуться впоследствии на путях 
противобольшевистской борьбы и государственного строительства.
 Статьи Краснова были талантливы, но обладали одним свойством: каждый раз, 
когда жизненная правда приносилась в жертву «ведомственным» интересам и 
фантазии, Краснов, несколько конфузясь, прерывал на минуту чтение:
 — Здесь, извините, господа, поэтический вымысел — для большего впечатления…
 Этот элемент «поэтического вымысла», в ущерб правде, прошел затем красной 
нитью через всю жизнь Краснова — плодовитого писателя, написавшего десятки 
томов романов; прошел через сношения атамана с властью Юга России (1918—1919), 
через позднейшие повествования его о борьбе Дона и, что особенно трагично, 
через «вдохновенные» призывы его к казачеству — идти под знамена Гитлера.
 В поезде за двухнедельное путешествие мы все перезнакомились. И потом, по 
приказам и газетам, я следил за судьбой своих спутников.
 Погиб адмирал Макаров и чины его штаба… 8 марта он прибыл в Порт-Артур, 
проявил кипучую деятельность, реорганизовал технически и тактически морскую 
оборону, а главное, поднял дух флота. Но жестокая судьба распорядилась иначе: 
12-го апреля броненосец «Петропавловск», на котором держал свой флаг адмирал 
Макаров, от взрыва мины в течение 2-х минут пошел ко дну, похоронив надежду 
России.
 Ген. Ренненкампф в позднейших боях был ранен, один из его штабных убит, двое 
ранено; Кравченко погиб в Порт-Артуре