большевистского движения в России, так и для судеб самой Польши.
 Старания «П. П. С.» объединить против России революционные организации 
Финляндии, Прибалтики, Кавказа и др. окраин также не увенчались успехом. В 
Закавказье с объявлением войны состоялся ряд патриотических манифестаций 
мусульман, а закавказский шейх уль-ис-лам обратился к своим единоверцам с 
воззванием «в случае надобности принести и достояние, и жизнь». Даже Финляндия, 
которая бойкотировала в то время указ о привлечении ее граждан к воинской 
повинности, сделала приличный жест: ее сенат обратился с телеграммой к государю,
 свидетельствуя о «непоколебимой преданности государю и великой России» и 
ассигновал 1 млн. марок на военные нужды…
 Центробежные силы в 1904 году не осложняли трудного положения России.

 На войну

 Объявление войны застало меня больным. Незадолго перед тем на зимнем маневре 
подо мной упала верховая лошадь, придавила ногу и проволокла с горы вниз 
несколько десятков шагов. В результате — порванные связки, кровоподтеки, один 
палец вывихнут, один раздавлен и т. д. Пришлось лежать в постели. Когда был 
получен манифест о войне, я тотчас же подал рапорт в штаб округа о 
командировании меня в Действующую армию. Штаб, ссылаясь на неимение указаний 
свыше, отказал. На вторичное мое обращение штаб запросил — «знаю ли я 
английский язык»? Ответил: «Английского языка не знаю, но драться буду не хуже 
знающих»… Ничего не вышло. Нервничал, не находил себе покоя. Наконец, мой 
ближайший начальник, ген. Безрадецкий, послал частную телеграмму с моей 
просьбой в Петербург, в Главный штаб. И через несколько дней, к великой моей 
радости, пришло оттуда распоряжение — командировать капитана Деникина в 
Заамурский округ пограничной стражи.
 Дожидаться выздоровления я не стал. Решил, что до Сибирского экспресса 
как-нибудь доберусь, а там во время длительного пути (16 дней) нога придет в 
порядок. Назначил день отъезда на 17 февраля.
 В Варшавском собрании офицеров Генерального штаба состоялись проводы — 
«дорожный посошок» — бокал вина и поднесение мне подарка — хорошего револьвера. 
Старейший из присутствовавших, помощник Командующего округом ген. Пузыревский, 
сказал несколько теплых слов, подчеркнув мое стремление на войну, не 
долечившись.
 На случай смерти я оставил в своем штабе «завещание» необычного содержания. Не 
имея никакого имущества, я привел в нем лишь перечень своих небольших долгов, 
проект их ликвидации путем использования кой-какого моего литературного 
материала и просил друзей позаботиться о моей матери.
 Мать моя приняла известие о предстоящем моем отъезде на войну как нечто вполне 
естественное, неизбежное. Ничем не проявляла своего волнения, старалась «делать 
веселое лицо» и при прощании на Варшавском вокзале не проронила ни одной 
слезинки. Только после моего отъезда, как сознавалась впоследствии, наплакалась 
вдоволь, вместе со старушкой-нянькой.
 До Москвы добрался я благополучно. Получил место в Сибирском экспрессе. 
Встретил нескольких товарищей по генеральному штабу, ехавших также на Дальний 
Восток. Еще на вокзале узнал от своих спутников, что в нашем поезде едут 
адмирал Макаров, назначенный на должность Командующего Тихоокеанским флотом, и 
генерал Ренненкампф, назначенный начальником Забайкальской казачьей дивизии.
 В те дни, после разгрома у Порт-Артура нашей эскадры, больно отразившегося на 
настроении флота, да и всей России, назначение адмирала Макарова принято было 
страною с глубоким удовлетворением и внушало надежды. Заслуги его были 
разносторонни и широко известны. Боевой формуляр его начался в русско-турецкую 
войну 1877—1878 годов. Россия не успела еще тогда восстановить свой флот на 
Черном море. Макаров на приспособленном коммерческом пароходе «Вел. кн. 
Константин», с четырьмя минными катерами на нем, наводил панику на регулярный 
турецкий военный флот: взорвал броненосец, потопил транспорт с целым полком 
пехоты, делал налеты на турецкие порты… Впоследствии с отрядом моряков принял 
участие в Ахал-Текинском походе знаменитого генерала Скобелева.
 Обязанный своей карьерой исключительно самому себе, он исходил все моря, на 
всех должностях; разработал большой научный океанографический материал по 
Черному морю, Ледовитому и Тихому океанам, удостоившись премии Академии Наук; 
внес новые идеи своим трактатом о морской тактике; наконец, построив ледокол 
«Ермак», положил в России начало борьбе судоходства со льдами. Все это сделало 
его особенно популярным, и не было человека в России, который бы не знал имени 
Макарова и его «Ермака».
 Храбрый, знающий, честный, энергичный, он, казалось, самой судьбой 
предназначен был восстановить престиж Андреевского флага в Тихоокеанских водах.
 Адмирал Макаров со своим штабом ехал в отдельном вагоне. От чинов его штаба мы 
знали, что там идет работа: каждый день по нескольку часов адмирал занимался 
планом реорганизации флота, составлением наставлений для его маневрирования и 
боя. Иногда для собеседования приглашался туда ген. Ренненкампф. Несколько раз 
во время п