ражи.
 В 1863 году началось польское восстание. Отряд, которым командовал отец, был 
расположен на прусской границе, в районе города Петрокова (уездного). С 
окрестными польскими помещиками отец был в добрых отношениях, часто бывали друг 
у друга. Задолго перед восстанием положение в крае стало весьма напряженным. 
Ползли всевозможные слухи. На кордон поступило сведение, что в одном из имений, 
с владельцем которого отец был в дружеских отношениях, происходит секретное 
заседание съезда заговорщиков… Отец взял с собой взвод пограничников и 
расположил его в укрытии возле господского дома, с кратким приказом:
 — Если через полчаса не вернусь, атаковать дом!
 Зная расположение комнат, прошел прямо в зал. Увидел там много знакомых. Общее 
смятение… Кое-кто из не знавших отца бросились было с целью обезоружить его, но 
другие удержали. Отец обратился к собравшимся:
 — Зачем вы тут — я знаю. Но я солдат, а не доносчик. Вот когда придется 
драться с вами, тогда уж не взыщите. А только затеяли вы глупое дело. Никогда 
вам не справиться с русскою силой. Погубите только зря много народу. Одумайтесь,
 пока есть время.
 Ушел.
 Я привел лишь общий смысл этого обращения, а стиля передать не могу. Вообще 
отец говорил кратко, образно, по-простонародному, вставляя не раз крепкие 
словца. Словом, стиль был отнюдь не салонный.
 В сохранившемся сухом и кратком перечне военных действий («Указ об отставке») 
упоминается участие отца в поражении шайки Мирославского в лесах при дер. 
Крживосондзе, банды Юнга — у деревни Новая Весь, шайки Рачковского — у 
пограничного поста Пловки и т. д.
 Почему-то про Крымскую и Венгерскую кампании отец мало рассказывал — должно 
быть, принимал в них лишь косвенное участие. Но про польскую кампанию, за 
которую отец получил чин и орден, он любил рассказывать, а я с напряженным 
вниманием слушал. Как отец носился с отрядом своим по приграничному району, 
преследуя повстанческие банды… Как однажды залетел в прусский городок, чуть не 
вызвав дипломатических осложнений… Как раз, когда он и солдаты отряда парились 
в бане, а разъезды донесли о подходе конной банды «косиньеров»[ 1 ], 
пограничники — кто успев надеть рубахи, кто голым, только накинув шашки и ружья 
— бросились к коням и пустились в погоню за повстанцами… В ужасе шарахались в 
сторону случайные встречные при виде необыкновенного зрелища: бешеной скачки 
голых и черных (от пыли и грязи) не то людей, не то чертей… Как выкуривали из 
камина запрятавшегося туда мятежного ксендза…
 И т. д., и т. д.
 Рассказывал отец и про другое: не раз он спасал поляков-повстанцев — зеленую 
молодежь. Надо сказать, что отец был исполнительным служакой, человеком крутым 
и горячим и вместе с тем необыкновенно добрым. В плен попадало тогда много 
молодежи — студентов, гимназистов. Отсылка в высшие инстанции этих пленных, 
«пойманных с оружием в руках», грозила кому ссылкой, кому и чем-либо похуже. 
Тем более что ближайшим начальником отца был некий майор Шварц — самовластный и 
жестокий немец. И потому отец на свой риск и страх, при молчаливом одобрении 
сотни (никто не донес), приказывал, бывало, «всыпать мальчишкам по десятку 
розог» — больше для формы — и отпускал их на все четыре стороны.
 Мне не забыть никогда эпизода, случившегося лет через пятнадцать после 
восстания. Мне было тогда лет шесть-семь. Отцу пришлось ехать в город Липно 
зимой в санях — в качестве свидетеля по какому-то судебному делу. Я упросил его 
взять меня с собой. На одной из промежуточных станций остановились в 
придорожной корчме. Сидел там за столом какой-то высокий плотный человек в 
медвежьей шубе. Он долго и пристально поглядывал в нашу сторону и вдруг 
бросился к отцу и стал его обнимать.
 Оказалось, бывший повстанец — один из отцовских «крестников».
 Как известно, польское восстание началось 10 января 1863 года и окончилось в 
декабре полным поражением. Следствием его были конфискация имуществ, 
многочисленные ссылки в Сибирь на поселение и вообще введение в крае более 
сурового режима.
 В 1869 году отец вышел в отставку, с чином майора. А через два года женился 
вторым браком на Елисавете Федоровне Вржесинской (моя мать). Об умершей первой 
жене отца в нашей семье почти не говорилось; кажется, брак был неудачный.
 Мать моя — полька, происхождением из города Стрельно, прусской оккупации, из 
семьи обедневших мелких землевладельцев. Судьба занесла ее в пограничный 
городок Петроков, где она добывала для себя и для старика, своего отца, 
средства к жизни шитьем. Там и познакомилась с отцом.
 Когда происходила русско-турецкая война (1877—1878), отцу шел уже 70-й год. Он,
 заметно для окружающих, заскучал. Становился все более молчаливым, угрюмым и 
прямо не находил себе места. Наконец, втайне от жены, подал прошение о 
поступлении вновь на действительную службу… Об этом мы узнали, когда, много 
времени спустя, начальник гарнизона прислал бумагу: майору Деникину отправиться 
в крепость Новогеоргиевск для формирования запасного батальона, с которым ему 
надлежало отправиться на театр войны.
 Слезы и упреки матери:
 — Как ты мог, Ефимыч, не сказав ни слова… Боже мой, ну, куда тебе, старику…
 Плакал и я. Однако в глубине душонки гордился тем, что «папа мой идет на 
войну».
 Но через некоторое время пришло известие: война кончалась, и формирования 
прекратились.

 Детство

 Детство мое прошло под знаком большой нужды. Отец получал пенсию в размере 36 
рублей в месяц. На эти средства должны были существовать первые семь лет пятеро 
нас, а после смерти деда — четверо. Нужда загнала нас в д