юдей «со стороны» — всех категорий и всех сословий. Огромное большинство 
поступавших в них не имело законченного среднего образования, что придало 
училищам этим характер второсортности. Военные училища выпускали своих питомцев 
во все роды оружия офицерами, а юнкерские — только в пехоту и кавалерию в 
звании среднем между офицерским и сержантским, и только впоследствии они 
производились в офицеры.
 В 80-х годах соотношение выпускаемых из военных и юнкерских училищ было 26% и 
74%. Путем постепенных реформ перед Первой мировой войной, в 1911 году все 
училища стали «военными», и русский офицерский состав по своей квалификации не 
уступал германскому и был выше французского.
 В 1888 году создано было училище третьего типа, под названием «Московское 
юнкерское училище с военно-училищным курсом». Программа и права были те же, что 
к в военных училищах, и принимались туда вольноопределяющиеся (солдаты) с 
законченным высшим или средним образованием гражданских учебных заведений. 
Потребность в нем так назрела, что стены его не могли вместить желающих. 
Поэтому такие же курсы были открыты при Киевском юнкерском училище, куда я и 
поступил осенью 1890 года, предварительно записавшись в 1-й Стрелковый полк, 
квартировавший в Плоцке.
 Собралось нас там 90 человек. Для классных занятий мы были распределены по 
трем отделениям с особым составом преподавателей, а во всех прочих отношениях — 
размещения, довольствия, обмундирования и строевого обучения — нас слили с 
юнкерами «юнкерского курса». Большие преимущества наши по правам выпуска 
вызывали в них невольно ревнивое чувство.
 Училище наше помещалось в старинном крепостном здании со сводчатыми 
стенами-нишами, с окнами, обращенными на улицу, и с пушечными амбразурами, 
глядевшими в поле, к реке Днепру. Началась новая жизнь, замкнутая в четырех 
стенах, за которыми был запретный мир, доступный только в отпускные дни. 
Строгое и точное, по часам и минутам, расписание повседневного обихода… День и 
ночь, работа и досуг, даже интимные отправления — все на людях, под обстрелом 
десятков чужих взоров.
 Для людей с воли — гимназистов, студентов — было ново и непривычно это 
полусвободное существование. Некоторые юнкера поначалу приходили в уныние и, 
тоскливо слоняясь по неуютным казематам, раскаивались в выборе карьеры. Я лично,
 приобщившийся с детства к военному быту, не так уж тяготился юнкерским режимом.
 Но и я, вместе с другими, в тихие ночи благоуханной южной весны не раз, бывало,
 просиживал по целым часам в открытых амбразурах, в томительном созерцании поля,
 ночи и воли… Бывали и такие «непоседы», что, рискуя непременным изгнанием из 
училища, спускались на жгутах из простынь через амбразуру вниз, на пустырь. И 
уходили в поле, на берег Днепра. Бродили там часами и перед рассветом 
условленным свистом вызывали соумышленников, подымавших их наверх.
 А на случай обхода дежурного офицера — на кровати самовольно отлучившегося 
покоилось отлично сделанное чучело.
 По тем же причинам отпускные дни (нормально — раз в неделю) были весьма 
ценными для нас, а лишение отпуска (за дурное поведение или 
неудовлетворительный балл) — самым чувствительным наказанием. Поэтому лишенные 
отпуска или нуждающиеся в нем в неурочный день уходили иногда в город 
самовольно — тайком. Возвращались обыкновенно через классные комнаты, 
расположенные в нижнем этаже. Там юнкера готовились по вечерам к очередной 
репетиции. Случился раз грех и со мной. Вернувшись из самовольной отлучки, 
стучу осторожно в окно своего отделения. Приятели услышали. Один становится на 
пост у стеклянных дверей, другой открывает окно, в которое бросаю штык, фуражку 
и шинель; потом прыгаю в окно и тотчас же углубляюсь в книгу. Потом уже общими 
усилиями проносятся в роту компрометирующие «выходные» предметы. Труднее всего 
с шинелью… Одеваю ее в накидку и с опаской иду в роту. Навстречу, на несчастье, 
дежурный офицер.
 — Вы почему в шинели?
 — Что-то знобит, господин капитан.
 У капитана во взгляде сомнение. Быть может, и самого когда-то «знобило».
 — Вы бы в лазарет пошли…
 — Как-нибудь перемогусь, господин капитан.
 Пронесло. От исключения из училища спасен.
 Возвращались юнкера из легального отпуска — к вечерней перекличке. Опоздать 
хоть на минуту — Боже сохрани. Пьянства, как сколько-нибудь широкого явления, в 
училище не было. Но бывало, что некоторые юнкера возвращались из города под 
хмельком, и это обстоятельство вызывало большие осложнения: за пьяное состояние 
грозило отчисление от училища, за «винный дух» — арест и «третий разряд по 
поведению», который сильно ограничивал юнкерские права, в особенности при 
выпуске. Если юнкер не мог, не запинаясь, отрапортовать дежурному офицеру, то 
приходилось принимать героические меры, сопряженные с большим риском. Вместо 
выпившего рапортовал кто-либо из его друзей, конечно, если дежурный офицер не 
знал его в лицо. Не всегда такая подмена удавалась. Однажды подставной юнкер К. 
рапортовал капитану Левуцкому:
 — Господин капитан, юнкер Р. является…
 Но под пристальным взглядом Левуцкого голос его дрогнул, и глаза забегали. 
Левуцкий понял:
 — Приведите ко мне юнкера Р., когда проспится.
 Когда утром оба юнкера в волнении и страхе предстали перед Левуцким, капитан 
обратился к Р.:
 — Ну-с, батенька, видно, вы не совсем плохой человек, если из-