а вас юнкер К. 
рискнул своей судьбой накануне выпуска. Губить вас не хочу. Ступайте!
 И не доложил по начальству.
 Юнкерская психология воспринимала кары за пьянство как нечто суровое и 
неизбежное. Но преступности «винного духа» не признавала, тем более что были мы 
в возрасте 18—23 лет, а на юнкерском курсе и под 30; что в армии в то время 
производилась по военным праздникам выдача казенной «чарки водки», да и 
училищное начальство вовсе не состояло из пуритан…
 Вообще воинская дисциплина в смысле исполнения прямого приказа и чинопочитания 
стояла на большой высоте. Но наши юнкерские традиции вносили в нее своеобразные 
«поправки». Так, обман, вообще и в, частности наносящий кому-либо вред, 
считался нечестным. Но обманывать учителя на репетиции или экзамене разрешалось.
 Самовольная отлучка или рукопашный бой с «вольными», с употреблением в дело 
штыков, где-нибудь в подозрительных предместьях Киева, когда надо было выручать 
товарищей или «поддержать юнкерскую честь», вообще действия, где проявлены были 
удаль и отсутствие страха ответственности, встречали полное одобрение в 
юнкерской среде. И наряду с этим кара за них, вызывая сожаление, почиталась все 
же правильной… Особенно крепко держалась традиция товарищества, в особенности в 
одном ее проявлении — «не выдавать». Когда один из моих товарищей побил сильно 
доносчика и был за это переведен в «третий разряд», не только товарищи, но 
некоторые начальники старались выручить его из беды, а побитого преследовали.
 Ввиду того, что по содержанию нас приравняли к юнкерскому курсу, жили мы почти 
на солдатском положении. Ели чрезвычайно скромно, так как наш суточный паек 
(около 25 копеек) был только на 10 копеек выше солдатского; казенное 
обмундирование и белье получали также солдатское, в то время плохого качества. 
Большинство юнкеров получали из дому небольшую сумму денег (мне присылала мать 
5 рублей в месяц). Но были юнкера бездомные или очень бедных семей, которые 
довольствовались одним казенным жалованием, составлявшим тогда в месяц 22? 
(рядовой) или 33?копейки (ефрейтор). Не на что было им купить табаку, зубную 
щетку или почтовые марки. Но переносили они свое положение стоически.
 Вообще условия жизни в училище отличались суровой простотой и скромностью, 
являясь хорошей школой для вступления в обер-офицерскую жизнь. Надо заметить, 
что в начале 90-х годов младший офицер получал в месяц около 50 рублей 
содержания. И хотя до революции дважды увеличивалось содержание, но стандарт 
офицерской жизни стоял всегда на низком уровне. И потому, когда во время 
революции митинговые ораторы большевистского лагеря причисляли к буржуазии, ими 
ненавидимой и истребляемой, офицерство, это была неправда: русский офицерский 
корпус в главной массе своей принадлежал к категории трудового интеллигентного 
пролетариата.


 * * *  

 Строевое образование во всех училищах стояло на должной высоте. Военная муштра 
скоро преображала бывших гимназистов, семинаристов, студентов в заправских 
юнкеров, создавая ту особенную выправку, которая не оставляла многих до смерти 
и позволяет отличить военного человека под каким угодно платьем.
 Проходили мы всю солдатскую службу обстоятельно — первый год в качестве 
учеников, второй — в роли учителей молодых юнкеров. Строевыми успехами мы 
гордились, роты соревновались одна с другой. Понятно поэтому, какую горькую 
обиду испытал я и все мы, когда командующий войсками округа, знаменитый генерал 
М. Драгомиров, произведя однажды смотр училищу, нашел полный беспорядок в строю 
и прогнал нас с учебного плаца… Дело в том, что к тому времени по программе 
пройдены были только взводные ученья, а Драгомиров, не зная, приказал 
произвести батальонное. Недоразумение, впрочем, скоро разъяснилось. Зато какая 
радость охватила всех нас, когда в другой раз на маневре генерал горячо 
поблагодарил нас. Мы приняли участие тогда в производившемся в первый раз в 
русской армии ученье с боевыми патронами и стрельбой артиллерии через головы 
пехоты. До этого драгомировского нововведения, из-за опасения несчастного 
случая, впереди батарей в огромном секторе артиллерийского обстрела пехота не 
развертывалась, что искажало совершенно картину действительного боя. 
Артиллеристы, по-видимому, нервничали, и снаряды падали иногда в опасной 
близости от нас. В юнкерских рядах не произошло ни малейшего замешательства, и 
ученье вообще прошло блестяще.
 Во время классных занятий всегда тишина и порядок. Только на уроке 
французского языка юнкера позволяли себе всякие вольности. Военные предметы и 
подсобные к ним проходились основательно, но слишком теоретически. Позднее, во 
время «военного ренессанса» (после японской войны) программы изменились в 
лучшую сторону. Гражданские предметы давали знание, но не повышали общее 
образование, которое считалось законченным в среднем учебном заведении. Из 
общих предметов проходили Закон Божий, два иностранных языка, химию, механику, 
аналитику и русскую литературу. Характерно, что из-за боязни, вероятно, 
занесения «вредных идей», только древнюю…
 Если три четверти юнкерской энергии и труда уходило на преодоление науки, то 
так же, как и в моем реальном училище, четверть шла на проказы. «Шпаргалки», в 
особенности для химических формул и для баллистики, писались на манжетах или на 
листках, выскакивавших из рукава на резинке… На репетиции по Закону Божию 
выходили прямо с учебником… Для письменного экзамена по русскому языку 
производилась заранее разверстка билетов, каждый юнкер заготовлял одно 
сочинение, они раскладывались в порядке номеров по партам. И