цк, 
и 19 числа я атаковал уже сильные передовые укрепления его. Бой шел беспрерывно 
весь день и всю ночь. Против нас было 2?австрийских дивизии, прочно засевших в 
хорошо подготовленных окопах. Стрелки дрались уже на самой позиции, были взяты 
пулеметы и пленные, захвачены два первых ряда окопов. Но дальнейшее продвижение 
казалось для нас непосильным, мы понесли большие потери, и войска устали. Ген. 
Стельницкий даже не предлагал мне помощи своих ополченских частей, понимая ее 
бесполезность.
 Чтобы помочь моей захлебнувшейся фронтальной атаке, ген. Брусилов приказал ген.
 Заиончковскому атаковать Луцк с севера. Тут необходимо сделать отступление 
совсем не боевого свойства, дабы пояснить дальнейший ход событий.
 По особенностям своего характера, Заиончковский внес элемент прямо 
анекдотический в суровую и эпическую боевую атмосферу. Получив распоряжение 
Брусилова, он отдал по своему корпусу многоречивый приказ, в котором говорилось,
 что Железная дивизия не смогла взять Луцк, и эта почетная и трудная задача 
возлагается на него… Припоминал праздник Рождества Богородицы, приходящийся на 
21 сент… Приглашал войска «порадовать матушку царицу» и в заключение восклицал:

 «Бутылка откупорена! Что придется нам пить из нее — вино или яд, — покажет 
завтрашний день».

 Подобная «беллетристика» совсем не свойственна нашему воинскому обиходу, 
впрочем, я узнал об этом приказе только по окончании операции.
 Но «пить вина» на «завтрашний день» Заиончковскому не пришлось. Наступление 
его не подвинулось вперед, и он потребовал у штаба армии — передать ему на 
усиление один из моих полков, что и было сделано. Я остался с тремя. Кроме того,
 в ночь на 23 сентября получаю приказ из армии: ввиду того, что Заиончковскому 
доставляет большие затруднения сильный артиллерийский огонь противника, мне, по 
его просьбе, приказано вести стрельбу всеми моими батареями в течение ночи, 
«чтобы отвлечь на себя неприятельский огонь».
 Стрелять в течение всей ночи, когда у нас каждый снаряд на учете! Но приказ я 
исполнил. Вероятно, понять мои чувства может только тот, кто был на войне и 
попадал в такое положение… Австрийцы мне не отвечали. С их стороны раздалось 
только три выстрела, причем одна граната попала в камин штабной хаты. По воле 
судьбы она не разорвалась.
 Эта нелепая стрельба обнаружила врагу расположение наших скрытых батарей, и к 
утру положение моей дивизии должно было стать трагичным. Я вызвал к телефону 
своих трех командиров полков и, очертив им обстановку сказал:
 — Наше положение пиковое. Ничего нам не остается, как атаковать.
 Все три командира согласились со мной.
 Я тут же отдал приказ дивизии: атаковать Луцк с рассветом.
 Брусилов потом писал об этом эпизоде так:

 «Деникин, не отговариваясь никакими трудностями, бросился на Луцк одним махом, 
взял его, во время боя въехал сам на автомобиле в город и оттуда прислал мне 
телеграмму, что 4-я стрелковая дивизия взяла Луцк».

 Вслед за сим Заиончковский донес о взятии им Луцка. Но на его телеграмме 
Брусилов сделал шутливую пометку: «…и взял там в плен генерала Деникина».
 За первое взятие Луцка[ 85 ] я был произведен в генерал-лейтенанты. Требование 
Заиончковского о награждении его георгиевским крестом не прошло.
 Ниже увидим, что я нажил себе жестокого врага…


 * * *  

 За всю Луцкую операцию Железная дивизия взяла в плен 158 офицеров и 9773 
солдат, т. е. количество, равное ее составу. Но и мы были изрядно потрепаны и 
через два дня были сменены и по обыкновению выведены в резерв командующего 
армией.
 Соседние 8-й и 30-й корпуса, опрокидывая австрийцев, вышли к Стыри. Ген. 
Конрад, сильно обеспокоенный разгромом своего левого крыла, обратился за 
помощью к германскому командованию, и вскоре мы обнаружили к северу от Луцка 
движение немецкого корпуса в охват нашего правого фланга.
 В дальнейшем произошло нечто совершенно несуразное, и я до сих пор не мог 
установить обстоятельств этого дела по первоисточникам, ибо они находятся в 
руках у большевиков. Но если верить ген. Брусилову, то он получил от 
главнокомандующего фронтом приказ:

 «Бросить Луцк и отвести войска в первоначальное положение»  (к Клевани), а 
корпусу ген. Заиончковского, с приданной ему Железной дивизией, «спрятаться в 
лесах восточнее Колки и, когда немцы втянутся по дороге Колки — Клевань, 
неожиданно ударить им во фланг, а остальному фронту перейти тогда в 
наступление»…

 Эта «стратегия», больше похожая на детскую игру в прятки, свидетельствовала о 
весьма слабой военной квалификации как ген. Иванова, так и его нового 
начальника штаба ген. Савича.
 Линия Стыри и Луцк, доставшиеся нам ценою таких героических усилий, были 
брошены без давления противника. Вся Луцкая операция, стоившая нам столько 
крови и таких потерь, пошла прахом…
 Корпуса скрыть в лесу, конечно, не удалось, и в результате оба противника, 
русский корпус и немецкий, развернулись друг против друга в дремучем, 
заболоченном Полесье, понастроили из поваленных деревьев, перевитых колючей 
проволокой, укрепления, и оба перешли к обороне.
 Под предлогом лесистой местности штаб отнял мою артиллерию, передав ее другой 
дивизии. Когда я явился к генералу Заиончковскому, он сухо и наставительно 
прочел мне свою директиву, по которой три моих полка были распределены по его 
дивизиям, а четвертый взят в корпусный резерв. Железная дивизия расформирована, 
и я оставлен не у дел.
 Я не возражал, только внутренне улыбн