- У меня все есть, пойду на пенсию, напишу книгу.

Он хранил папку на работе, дома все-таки опасно было. Написать не успел. А 
папку, наверно, уничтожили - ведь это связано с режимом, с секретностью. Через 
неделю после смерти отца я попытался ее найти на работе, но безуспешно..."

И все-таки кое-что есть. У Е.С. Черникова сохранился эскиз истребителя ЦКБ-32, 
примерно 1936 года, довольно точная компоновочная схема. На желтой бумаге, 
производит впечатление давности...

Серафиму Черникову Ильюшин давал внешний вид самолета, Черников первоначально 
все просчитывал и рисовал первый набросок, который обсчитывали весовики, 
аэродинамики...

А.Н. Туполев, Н.Н. Поликарпов, С.А. Кочеригин, Д.П. Григорович были уже 
известными конструкторами, и кое-кто смотрел свысока на Ильюшина, считая, что у 

него ничего не выйдет, дескать, администратор, а не конструктор. Ильюшин 
работал. Шел первый его самолет - ЦКБ-26...

"Я стал ведущим по металлической машине, - говорит Валерий Африканович Борог. - 

Не идет машина. Приезжал Михаил Каганович, нарком, брат Лазаря, ругался матом: 
"Почему не делается самолет, тра-та-та, почему?" Грозный мужик. А Ильюшин решил 

пока деревянный фюзеляж пустить. Быстро сделали на заводе в Тушине. Дерево 
изучалось, и потом нам было легко перейти на него".

К тому же ЦКБ-26 был экспериментальной машиной, с которой надо было поспешить, 
а 
на 39-м заводе умели делать выклеенные из шпона деревянные фюзеляжи для 
истребителя И-16. Подобный фюзеляж построили и для ЦКБ-26. Но и не ошибемся, 
если заметим, что Ильюшин смотрел вперед и понимал, что в будущей войне металла 

не хватит, придется строить деревянные машины. "Русфанер", как скажут немцы.

"Чем мне импонировал Ильюшин? - продолжает В.А. Борог. - Почему я его всегда 
уважал, любил? Любил - не подходит. Ценил - да. Он был тверд, принципиален и 
смотрел вперед. Он смог организовать свою бригаду, он выжимал из нас все соки - 

ведь это недюжинная энергия у человека! Не тряпка. Уважаю таких людей".

...Хотелось бы побольше рассказать и о тех, с кем работал Ильюшин, на кого он 
опирался. Ценны их воспоминания.

"Я 1907 года рождения, - говорит В.А. Борог, - в четыре года остался без 
родителей. Нас, троих детей, поделили родственники. Я с братом попал к бабушке 
и 
дяде. Брат на пять лет старше меня, он в 1918 году вступил в партию и ушел на 
фронт, как и дядя. Остались мы с бабушкой на окраине Ярославля. Пожар случился, 

и домишко наш деревянный сгорел. Бабушку взял к себе старший сын от первого 
мужа, а я ему совсем чужой, и меня - в детский дом. Утром встанешь, вода 
замерзла, печи и зимой не всегда топили. Но кормили прилично, потому что в 
гражданскую войну на детские дома обращали больше внимания, чем сейчас. Мы 
работали в мастерских - столярной, слесарной, электрической и, пожалуй, 
пропадали там больше, чем в школе. Но в 1924 году наше здание заняли военные, а 

нас переселили в дом без окон и дверей. Совсем плохо стало, но, на мое счастье, 

мой старший брат, придя с фронта, окончил в Вологде рабфак и заинтересовался 
моей судьбой. Ильюшин потом меня спрашивал: "У тебя брат в Вологде не был?" - 
Он 
знал фамилию: мой брат там был председателем Пролеткульта.

Он нашел меня в Ярославле, когда я с детдомовцами играл в футбол, и забрал с 
собой в Москву. В ЦК комсомола мне дали путевку на рабфак имени Артема в 
Плехановском институте. В 1929 году я его хорошо закончил, можно было в любой 
институт без экзамена поступать. Трое нас таких было - Шульженко, Зернов и я. 
Паша Зернов в войну стал заместителем наркома вооружений, Миша Шульженко - 
начальником ЦАГИ, директором МАИ... Хотел я было поехать в Ленинград в Институт 

физики к Иоффе, но поговорили мы втроем и поступили на знаменитый механический 
факультет МВТУ.

Сталин дал указание образовать из МВТУ пять институтов. Осталось МВТУ, из него 
вышли МАИ, МЭИ, МЭИС, Текстильный институт. И другие институты поделили. Так и 
надо было делать, наука у нас пошла. В МВТУ Борис Николаевич Юрьев убедил нас 
перейти в МАИ. Сперва нас было всего восемь студентов. Первый МАИ - на Ольховке,