волейбол, футбол, боролись... И Ильюшин боролся - сильный, кряжистый, крепкий 
мужик! Купался, нырял, и не было ему равных по дальности ныряния. Однажды 
вынырнул без трусов и смеется: "Я бы еще дальше проплыл, да трусы потерял!"

Сохранились снимки: Ильюшин среди своих, в соломенной шляпе, тенниске, как 
председатель колхоза, как будто едут сдавать хлеб государству... Отличить его 
от 
обычного рядового сотрудника было невозможно. Однажды капитан парохода, на 
котором плыли, спросил: "Который-то Ильюшин, покажите!" Показали. "Какой же он 
у 
вас простой!"

"Простой! - подумали и улыбнулись: - Тебе бы с ним поработать!"

На службе он ходил быстро, почти бегом, а домой шел неторопливо, снова 
обдумывая 
что-то. Становился неторопким, как при .выпуске в жизнь нового самолета. На 
работу ходил пешком - с Планетной улицы на Ленинградский проспект, держа 
металлическую палку, в которой перекатывалась дробь - для укрепления руки, 
Микулин придумал. Пушкин когда-то гулял с подобной тростью, принимал ванну со 
льдом. Зачем? Чтоб его, полного физических и духовных сил, самого умного 
человека в России, застрелил некий иноземец, ногтя его не стоящий? Все - зачем, 

зачем? Ильюшину, казалось, сноса не будет...

Зачем он жил? Был ли счастлив? Доволен? Вряд ли. Но, во всяком случае, он был 
куда счастливее многих тех, кто работал тогда и дожил до сегодняшних дней...

Кончается работа, Ильюшин говорит своим помощникам: "Ну, ребятушки, устали? 
Поехали на Речной вокзал!"

Посадит в машину и везет в ресторан. Приедут, сядут за стол, Ильюшин закажет 
все, что надо, подойдет к оркестру, попросит, чтоб исполняли русские песни... 
Потом развезет по домам. А когда к себе домой приглашал на пироги, подойдет со 
списочком к Германову, Лещинеру, Семенову, человек десять обойдет: "Завтра я 
приглашаю вас к себе в гости!"

Но не дай Бог на другой день кому-нибудь опоздать на работу! Были Дима, Витя, а 

проштрафились - сразу Дмитрий Владимирович, Виктор Николаевич... Но очень не 
любил, когда приглашал, а кто-то почему-то не мог прийти, отказывался. Резко 
отворачивался и долго не разговаривал. Обида? Тщеславие? Хозяин.

"Все-таки он хороший был человек, Сергей Владимирович, - говорит О.Н. 
Елсакова. - В семь вечера мне улетать в командировку, я с чемоданом пришла на 
работу, а в шесть он вызывает меня:

- Ольга Николаевна, я вас приглашаю на чашку чая!

- Но я сейчас улетаю в командировку.

- Билет можно сдать.

Ребята сдали билет, взяли на час ночи. Я попила у него чайку, Анастасия 
Васильевна испекла наплетушку - северный пирог с яйцами и сметаной. Не событие, 

а запомнилось".

"У меня много знакомых на других авиационных фирмах, - говорит Е.С. Черников, - 

они признавались: у нас до Бога проще добраться, чем до генерального. В этом 
отношении Ильюшин был, конечно, на голову выше других".

Сам он в командировки ездил со своими специалистами, ездил к главным 
конструкторам двигателей - в Запорожье, Пермь, Куйбышев... Садились на поезд, 
приезжали, размещались в гостинице. Кончат заседать, выходят на улицу. 
Сотрудники жмутся: свободное время, можно бы и выпить, но как генеральный? А 
генеральный читает их мысли: "Ребятушки, ну что ж, мы сегодня не отметим? - И 
становился в очередь за коньяком. - Только не забыть бы лимонов купить. Я много 

не ем, но лимон к коньячку - обязательно! - И всех приглашал в свой номер. - 
Чего ж не разливаете, ребятушки?"

И ребятушки разливали. И он рюмки две выпивал...

Как-то собрались на Волге, возле Куйбышева: "Я буду уху варить, вы мне 
помогайте! - говорит. Все чистят рыбу, а он надел фартук: - Я вам тройную уху 
сварю!"

"Что нравилось в нем? - задается вопросом фрезеровщик Валентин Васильевич