Шел 1825 год. Бальзак, живший на улице Турнон, почти ежедневно  виделся
с госпожой де Берни: она продала свой дом в Вильпаризи и поселилась теперь
неподалеку от возлюбленного. Она давала ему все: обожание опытной женщины,
сладострастной и вместе с тем нежной; материнскую, любовь стареющей эгерии
к молодому человеку, глаза которого, по словам Теофиля Готье, походили  на
"два черных бриллианта и время от времени  вспыхивали  яркими  золотистыми
искрами; то были глаза властелина, ясновидца, укротителя"; она знала  свет
и давала Оноре ценные советы, как там себя вести; она  много  рассказывала
ему о старом режиме, о Революции и обществе времен Империи, зародившемся в
период Директории. Проницательная, насмешливая и  страстная,  не  питавшая
иллюзий насчет людей и все же относившаяся к ним беззлобно,  способная  на
безграничную преданность, она описывала ему всевозможные  интриги,  алчные
устремления, заговоры. Словом, объясняла жизнь.
   Он и сам  наблюдал  современное  ему  общество,  общество  Реставрации.
Человеческая энергия, которая в годы  Империи  расходовалась  на  воинские
подвиги, теперь накапливалась, и  это  таило  в  себе  опасность.  Бальзак
постигал особые интересы, отличавшие  эту  эпоху,  как  и  все  переходные
эпохи. На самом верху общественной  лестницы  смешивались  два  социальных
слоя. С одной стороны,  прежняя  аристократия,  населявшая  Сен-Жерменское
предместье, поредевшая в годы якобинской диктатуры; она  опять  укрепилась
после возвращения короля и ныне опрометчиво пыталась вновь утвердить  свое
первенство, свои  исключительные  права,  требовала  возмездия;  с  другой
стороны, множество  выскочек,  рожденных  Империей,  финансовые  воротилы,
многие из которых удержались на поверхности, приняв сторону монархии  если
не по велению души, то по расчету. Оба  эти  слоя  были  почти  недоступны
Оноре Бальзаку.
   Ниже их располагалась уже обузданная, осторожная, затаившая злобу часть
буржуазии, которая боялась утратить то,  что  она  приобрела  и  завоевала
благодаря Революции. Юный отпрыск буржуазной  семьи,  сын  наполеоновского
чиновника,   Бальзак   должен   был   ненавидеть   ультрароялистов.   "Все
свидетельствует о том, что бонапартистский пыл, видимо, переполнял  сердце
этого юноши", - пишет Бернар Гийон. Ему был понятен гнев молодых либералов
и ярость оставшихся не у дел героев былых сражений, офицеров на половинном
пенсионе - они не могли найти себе применения в мирной жизни, а потому все
дни играли на бильярде в кафе и вынашивали заговоры  против  существующего
режима.
   Надо всем стоял король - Людовик XVIII; он ясно видел опасность и хотел
бы засыпать пропасть, разделявшую две  группы  французов;  Бальзак  отдает
должное  его  благоразумию:  "Последний  из  Бурбонов  столь  же  старался
угождать третьему сословию и людям Империи... сколь  ревностно  первый  из
Наполеонов усердствовал, чтобы привлечь на свою  сторону  высшую  знать  и
ублаготворить церковников" [Бальзак, "Загородный бал"].
   Никому  не  ведомый  свидетель,  молодой  Бальзак  наблюдает   общество
Реставрации так,  как  умеет  наблюдать  только  художник  или  счастливый
любовник, он видит все, по выражению Сент-Бева, как бы "снизу,  из  толпы,
среди страданий и битв, с тем безмерным вожделением, порождаемым  талантом
и натурой, благодаря которому запретный плод заранее  предвкушаешь  тысячу
раз, воображаешь, наслаждаешься еще прежде, чем завладеешь им и  отведаешь
его".
   Представшее его взорам парижское общество  казалось  ему  безжалостным,
даже жестоким. Ради карьеры тут плели самые  коварные  интриги,  замышляли
козни. Бальзак, от природы добрый малый, с душой, открытой всему высокому,
недостаточно остерегался акул, шнырявших вокруг. Он, конечно же,  наблюдал
в родительском доме невзгоды супружеской жизни, ожесточенные  ссоры  из-за
денег; он не раз слышал циничные  парадоксы  своих  приятелей-литераторов;
вдыхал смрадный запах грязной кухни продажных журналистов и изголодавшихся
книгопродавцев. И тем не менее он  был  подвержен  приступам  простодушной
доверчивости.
   В то время как Оноре мало-помалу терял  надежду  добиться  литературной
славы и даже стал сомневаться, сможет ли он заработать себе на жизнь пером
(ибо  хотя  книгопродавцы  не  скупились  на  посулы,  их  векселя   часто
оставались неоплаченными), один из друзей его отца, Жан-Луи Дассонвиль  де
Ружмон,  владелец   поместья   Монгла   (в   департаменте   Сена-и-Марна),
посоветовал ему попытать  счастья  в  иной  сфере  -  стать  дельцом.  Жан
Томасси, постоянный советчик Бальзака, говорил то же самое.

   "Предпримите какие-нибудь  практически  полезные  шаги,  а  литературой
занимайтесь сверх того. Прежде чем думать о десерте, позаботимся, чтобы  у
нас было два сытных блюда; только тогда можно спать спокойно  и  с  чистой
совестью; тот, кто видит о литературе средство сделать  карьеру,  берет  в
руки оружие без предохранителя, которое часто ранит смельчака; к  тому  же
зависть постоянно преследует  человека,  посвятившего  себя  одной  только
изящной словесности; и, напротив, тот, кто занимается  ею  на  досуге,  из
прихоти, скорее выкажет свой ум и добьется успеха".

   Почему  бы  и  в  самом  деле  не  сочетать  деловую   и   литературную
деятельность?
   У Оноре была общая черта  с  отцом  -  оба  любили  дерзкие  начинания.
Воображая себя деловым  человеком,  Бальзак  легко  загорался  от  каждого
смелого проекта.