Беренгельд,  последний  отпрыск  рода,  вырывает  из  рук  отвратительного
старика свою невесту, которую тот уже готовился умертвить.
   Бальзак - Лоре Сюрвиль:

   "Теперь, когда я, как мне кажется, получил верное представление о своих
силах, я глубоко сожалею, что так долго растрачивал блестки своего ума  на
такого рода нелепости; чувствую, что в голове у меня кое-что есть, и, если
бы я был уверен в прочности своего положения,  другими  словами,  если  бы
меня не связывали различные обязательства, если бы у меня был кусок  хлеба
и крыша над головою да какая-нибудь Армида в придачу,  я  бы  принялся  за
настоящую книгу; но для этого надо удалиться от света, а я  всякую  минуту
возвращаюсь туда".

   Подобно  многим  молодым  людям,  Бальзака  буквально  раздирали  самые
противоположные влияния. Он  вращался  в  компании  циничных  журналистов,
которые смеялись надо всем, особенно над высокими чувствами,  и  продавали
свое перо маленьким газетенкам - таким, как "Кормчий", "Корсар", жадным до
слухов и эпиграмм и занимавшимся  не  то  сатирой,  не  то  шантажом;  эти
молодые люди также кропали на скорую руку мелодрамы и водевили для актрис,
не отличавшихся чрезмерной добродетелью. В их кругу Оноре  снова  встретил
"знаменитого"  Огюста  Ле   Пуатвена,   Этьена   Араго,   младшего   брата
прославленного астронома carbonaro [карбонария (ит.)], похвалявшегося тем,
что он входит в состав Голубой венты - тайного общества республиканцев,  а
также Ораса Рессона, двадцатичетырехлетнего юношу, отец  которого,  как  и
Бернар-Франсуа Бальзак, без труда переходил от  роялизма  к  якобинству  и
обратно. Рессон был в дружбе с художником Эженом  Делакруа,  говорившим  о
нем: "Он лгун и человек самонадеянный... Шалопай этот был самым  отчаянным
хвастуном из всех, каких я встречал". Анри Монье рассказывает, что однажды
он сидел в кафе "Минерва" вместе с  Рессоном;  внезапно  тот  встал  из-за
стола и воскликнул:  "Пойдемте  отсюда!  Вот  и  несносный  Сент-Обен  уже
явился!" При этих словах Монье увидел молодого человека, походившего не то
на монаха, не то на крестьянина. Это был Бальзак. Если приведенный  эпизод
достоверен, Рессон был, видимо, не только лгун и самонадеянный фат,  но  и
неблагодарный, недоброжелательный человек.
   Все  эти  молодые  люди  сотрудничали  с  уже   добившимися   некоторой
известности драматическими писателями. Бальзак, рассчитывавший, что  театр
принесет ему состояние,  написал  мрачную  мелодраму  "Негр";  театр  Гетэ
отклонил пьесу, хотя отметил  некоторые  ее  достоинства.  Бальзак  и  сам
понимал, что попусту  растрачивает  свои  силы.  С  той  поры,  как  Оноре
благодаря Лоре де Берни  испытал  глубокое  чувство,  он  мечтал  написать
настоящий роман о любви. Поверенная его чувств, бабушка  Саламбье,  еще  в
1822 году с трогательной неуклюжестью подбадривала его:

   "Милый Оноре,  торопись  избавиться  от  своей  окаянной  меланхолия...
Постарайся не писать больше такие мрачные книги, рассказывай лучше о любви
и делай это с приятностью... Ручаюсь тебе  за  успех,  к  тому  же  и  сам
исцелишься".

   Славная старушка  была  права.  В  романе  "Последняя  фея,  или  Новая
волшебная   лампа"   ее   внук   пробовал   противопоставить    буржуазной
осмотрительности  поэзию  романтического.  К  несчастью,  он  все  еще  не
способен был избавиться от подражания готовым образцам; у него  получилась
какая-то смесь  из  водевилей  Скриба  и  романов  Матюрена,  книга  вышла
прескверная. Оноре  де  Бальзаку,  стоявшему  на  голову  выше  Огюста  ле
Пуатвена и Ораса Рессона, никак не удавалось отделаться от их  компании  и
от их методов работы.
   Но,  продолжая  сотрудничать  с  этими  беззастенчивыми   литературными
шакалами,  он  страдал.  Его  чувствительную  натуру   ранила   жестокость
окружающего мира. Он ощущал в себе силы для великих свершений. В  романах,
которые он писал только ради денег, порой  попадались  глубокие  и  верные
наблюдения: о всеобщей растленности, о коррупции, ставшей  язвою  века,  о
торжестве порока. У отца Оноре  позаимствовал  некую  систему  взглядов  -
отнюдь не такую уж глупую -  о  соотношении  физического  и  нравственного
облика человека. В 1822 году юный Бальзак по совету доктора Наккара купил,
а затем переплел (то был для него  немалый  расход!)  сочинения  Лафатера.
Этот швейцарский писатель, которым так восторгался Гете,  написал  большой
труд "Физиогномика" (искусство узнавать характер людей по их  наружности);
труд этот "отличался  тонкими  и  блестящими  наблюдениями",  в  нем  были
рассмотрены шесть тысяч человеческих типов, их внешний  облик  и  душевные
свойства.
   Книга  эта  стала  для  Бальзака  своего  рода  Библией.  "Люди  умные,
дипломаты, женщины  -  все  те,  кто  принадлежит  к  числу  немногих,  но
ревностных последователей двух этих знаменитых людей (Лафатера  и  Галля),
часто имели случай  наблюдать  множество  и  других  явных  признаков,  по
которым можно проникнуть в человеческую мысль;  привычные  жесты,  почерк,
звук голоса, манеры и прочее не раз помогали влюбленной  женщине,  ловкому
дипломату, искусному  правителю  и  государю  (Наполеону)  по  достоинству
оценить тех, с кем они имели "дело", - пишет Бальзак в  своей  "Физиологии
брака". Здесь в  зачатке  уже  возникают  контуры  будущего  исследования,
охватывающего все слои общества. Бальзак, последователь Бюффона и  Жоффруа