|
Однако заканчивалось письмо бодрой нотой:
"Прощай, сестра. Встань со своего кресла и проводи брата, ведь он тут,
на пороге твоей гостиной.
- Какие у тебя славные лампы, сестрица!
- Они тебе и в самом деле нравятся?
- А до чего изящны стенные часы!
- Так мы ждем тебя к обеду. Смотри только не заблудись у нас в Байе.
- Не беда! Чтобы разыскать меня, будете бить в барабаны.
- Помни же, в пять часов.
- Хорошо.
- Я вижу, ты решил пройтись? - говорит попавшийся мне навстречу
Сюрвиль.
- Угадал.
- Отлично! Подожди меня, я составлю тебе компанию.
Goddam! [Черт побери! (англ.)] Это только сон... Прощай же, нежно
обнимаю тебя и остаюсь твоим неизменно любящим, никчемным братом".
В этих удивительно живых письмах, в глубоких и метких замечаниях о
характере госпожи Бальзак, в постоянной готовности перейти на диалог
проницательный наблюдатель мог бы предугадать будущего романиста,
расправляющего крылья.
Лорансе не терпелось выйти замуж. В семье к ней были несправедливы.
Ранняя зрелость, остроумие, здравый смысл Лоры - все это затмевало младшую
сестру. Между тем и ей были свойственны, пишет Мадлен Фаржо, "такие
блестки остроумия и такая верность суждений, что, будь она единственной
дочерью, мать могла бы ею гордиться". Письма девушки были "полны прелести,
свежести и непосредственности". Она отваживалась дерзко нападать на
доктора Наккара, чья особа была священна в глазах семьи.
"Ваш хваленый господин Наккар выражается весьма выспренне, хохочет
весьма громко, напускает на себя весьма важный вид, держится о себе весьма
высокого мнения; человек он весьма обязательный, но малоталантливый и,
по-моему, такой же врач, как и все другие; о больном он не слишком
тревожится: исчерпав все свое красноречие, посылает вас в деревню подышать
свежим воздухом или же рекомендует путешествие, что в общем-то одно и то
же".
После отъезда Лоры Лоранса могла больше рассчитывать на успех.
Бальзак - Лоре Сюрвиль, июль 1821 года:
"...Кроме того, тебе надлежит знать, что наша Лоранса - просто
прелесть, такие изящные пальцы и руки не часто увидишь, к тому же у нее
ослепительной белизны кожа и восхитительная грудь; когда с ней тесно
общаешься, видишь, что она очень умна, и это ум природный, которому еще
предстоит развиться. Особенно хороши у нее глаза, а то, что лицо чересчур
бледное, это как раз и нравится многим мужчинам. Не сомневаюсь, что
замужество пойдет ей на пользу".
Однако Бернар-Франсуа не дал дочери времени ни расцвести, ни сделать
собственный выбор. 19 июля 1821 года он писал Лоре, что свадьба Лорансы -
"дело решенное". Жениха отец выбрал по своему вкусу. Он именовался
Арман-Дезире де Сен-Пьер де Монзэгль. Двойная дворянская частица - двойной
источник гордости. Монзэгль действительно принадлежал к дворянскому роду,
хотя и не очень древнему; его предки некогда владели в Вильпаризи замком и
несколькими фермами. Правда, ни фермы, ни замок Монзэглям больше не
принадлежали. Однако Бернар-Франсуа Бальзак был знаком с отцом молодого
человека - они встречались сперва в Королевском совете, а затем в
Интендантском ведомстве. К тому же оба были франкмасоны: все это казалось
ему достаточной гарантией. Жениху было тридцать три года, он служил в
Париже в управлении по взиманию городских пошлин. "Чего желать лучшего? Не
принца же в самом деле дожидаться?"
Слов нет, прошлое суженого внушало некоторые опасения: "Он настоящее
дитя Парижа и немало проказничал, хотя ничего позорящего не совершил". Да,
он вел рассеянный образ жизни, как и подобает молодому человеку, а теперь
ему самое время остепениться и стать хорошим мужем. Он, кажется, задира?
"Безусловно, - говорила госпожа Бальзак, - и происходит это потому, что он
превосходно владеет шпагой, метко стреляет. Вот его недостатки. Дай-то
Бог, чтобы не обнаружилось других". Оноре, которого раздражала
самоуверенность будущего зятя, прозванного им Трубадуром, с иронией
описывал его:
"Наш герой сочиняет стихи, он необычайно меткий стрелок и на охоте
двадцатью выстрелами убивает двадцать шесть штук дичи... Он превосходно
играет на бильярде; он вальсирует, он стреляет, он охотится, он правит
лошадьми, он... он... он..."
Лоранса без всякой радости соглашалась на это замужество,
продиктованное тщеславием отца. Судя по всему. Трубадур ее не любил. В
этом не было ничего удивительного. Парижской полиции он был известен как
|
|