глупости, что мы болтали; вообрази  все  это,  ибо  нынче  суббота,  канун
воскресного дня. Как? Удалось? Ну же, еще усилие. Вот теперь ты все хорошо
представила себе".

   А вот еще одно письмо, отосланное несколько дней спустя.

   Лоранса Бальзак - Лоре Сюрвиль, 10 июня 1821 года:
   "Оноре твердо решил ехать в Турень, но  до  этого  ему  надо  закончить
роман, первый  том  которого  уже  написан,  и  очень  славно;  там  много
остроумия и воображения. Он должен также завершить вместе со своим  другом
книгу в четырех томах, к которой Они только приступили.
   До сих пор интрига развивается живо, характеры обрисованы  превосходно;
авторы ловко вывели на сцену двух очень веселых персонажей, и  те  помогут
слишком чувствительным женщинам удержать слезы, которые навернутся  у  них
на глаза в местах по-настоящему драматических. Пожалуй, мне  следовало  бы
вкратце рассказать тебе  обо  всех  событиях  романа;  но  так  как  я  не
сомневаюсь, что он получит широкое распространение во всей Европе  и  даже
обойдет мир, а его триумфальный путь  по  Франции  начнется  с  Байе,  то,
пожалуй, лучше, чтобы чтение его стало для тебя  приятным  сюрпризом.  Как
только роман будет опубликован, мы сообщим тебе его название, и ты не дашь
покоя тем книгопродавцам, которые не приобретут его. Вот как  надо  делать
дела!"

   Весь дом скучал по Лоре.

   Бальзак - Лоре Сюрвиль, июнь 1821 года:
   "Ты горюешь, что тебе приходится жить вдали от  близких,  а  мы  горюем
оттого, что тебя нет с нами, что мы не видим и не слышим, как ты смеешься,
болтаешь, споришь, скачешь, резвишься... Скажу еще: не по душе мне, что ты
сама ходишь на рынок. Хотя у вас в Байе жизнь ведут простую, все же это не
резон, чтобы и ты следовала примеру окружающих. Если станешь применяться к
обычаям каждого  края,  то  сделаешься  податливой  и  мягкой,  как  воск.
Довольно уже того, что тебе приходится мириться с неизбежностью  -  дышать
тамошним воздухом, пить местный сидр и есть местный хлеб!.. Ты  еще,  чего
доброго, вздумаешь ходить к мессе, преклонять колени перед статуями святых
и уважать прочие церковные предрассудки? Только вчера я видел, как  отлили
из гипса сотню святых, которым станут поклоняться  сто  тысяч  простофиль.
Ваш Байе, где полным-полно святош, - самое  подходящее  место  для  этого;
представляю, сколько у вас там любовных приключений и интрижек, ведь такие
дела всегда прикрывают показной набожностью".

   Лоранса подробно описывала Лоре жизнь их семьи в Вильпаризи:

   "Мы  не  предаемся  безудержному  веселью,  но   и   не   унываем,   мы
добропорядочные буржуа и не  любим  крайностей;  по  вечерам  -  вист  или
бостон, изредка - экарте, охота за комарами, молочная каша... Оноре острит
и дурачится, а потом мы отправляемся спать".

   Оноре просил Лору подыскать ему в Байе какую-нибудь "богатую вдовушку",
на которой он мог бы жениться.

   Бальзак - Доре Сюрвиль, июнь 1821 года:
   "...И  расхвали  меня  получше:  двадцать  два  года,  хорошие  манеры,
добродушный нрав, живой взгляд, бурный темперамент - словом, самый  лучший
муж из всех, каких когда-либо создавало небо. Обещаю тебе пять процентов с
приданого, да еще на булавки от меня получишь".

   Он бы охотно удрал из Вильпаризи.

   "Скажу тебе по секрету, что бедная наша матушка  начинает  вести  себя,
как бабуля, а то и хуже. Я надеялся, что возраст, в который она  вступила,
благотворно повлияет на ее организм и изменит к лучшему  характер.  Ничего
подобного! О Лора, остерегайся! Нам обоим с тобой надо  остерегаться,  ибо
мы - люди нервические: в молодости еще можно питать иллюзии на  сей  счет,
но с годами все больше поддаешься этому недугу. Самое  забавное  то,  что,
как говорится asinus asinum fricat [осел  об  осла  трется  (лат.)].  Мама
постоянно твердит: "Ох уж эта бедная мамочка, до чего  она  утомительна...
Какая у нее докучная болезнь!" И все в том же роде. Но еще вчера я обратил
внимание, что наша матушка сама жалуется на  манер  бабули,  тревожится  о
канарейке вроде бабули, сердится то на Лорансу, то на Оноре, настроение  у
нее меняется в мгновение ока и она  принимает  в  расчет  только  то,  что
согласуется с нынешним ее мнением. А мамина склонность все преувеличивать!
Быть может, я так мрачно смотрю на вещи потому,  что  вижу,  как  меняется
мама. Во всяком случае - и ради нее самой, и ради нас, - мне бы  хотелось,
чтобы этого не происходило. Тяжелее всего то, что в доме у  нас  постоянно
друг на друга обижаются. Ведь нас тут трое или четверо, а живем мы точно в
осажденном  городе:  каждый  следит  за  соседом,  как   Монтекукулли   за
Тюренном... Второй такой семьи, как наша, во  всем  свете  не  сыскать,  я
думаю, мы единственные в своем роде..."