Едва  дождавшись  конца  чтения,  дядюшка  Даблен,  торговец  скобяными
товарами с замашками дунайского крестьянина, с присущей ему резкостью, без
обиняков  высказывает  свое  мнение  о  "Кромвеле".   "Оноре   протестует,
оспаривает  его  суждение,  но   остальные   слушатели,   хотя   и   более
снисходительные, также в один  голос  заявляют,  что  произведение  весьма
далеко  от  совершенства".  Самолюбие  госпожи  Бальзак  уязвлено,  нежные
сестры, Лора и Лоранса, сильно огорчены. Славный  Бернар-Франсуа  страдает
оттого, что  страдает  его  любимый  сын.  И  старик  предлагает  показать
"Кромвеля" человеку сведущему и беспристрастному.  Сюрвиль,  влюбленный  в
прелестную Лору, спешит предложить свои услуги: он может передать рукопись
академику Андрие, драматическому писателю, который преподавал литературу в
Политехническом училище.
   Оноре согласился и поспешно испещрил рукопись своего труда  хитроумными
предуведомлениями:   "Здесь   имеются   некоторые    погрешности    против
французского языка, но допущены они  умышленно".  Лора  заново  переписала
рукопись, и в августе 1820  года  "Кромвеля"  отнесли  к  опытному  судье.
Андрие  был  славный  человек,  но  посредственный  стихотворец,   "рабски
подражавший классикам"; его собрат по перу Лебрен сказал о нем:

   В рассказах, где полно острот
   (Их Андрие легко кропает),
   Некстати рифма вдруг мелькнет
   И прозу прелести лишает.

   Академик  добросовестно  прочел  труд  начинающего  писателя.   Госпожа
Бальзак пришла вместе с Лорой, чтобы выслушать его мнение. Андрие объявил,
что юный автор с большей пользой мог бы употребить свое время на  что-либо
другое, вместо того чтобы сочинять трагедии и комедии. Он прибавил, что не
хотел бы обескураживать молодого человека и  готов  разъяснить  ему,  "как
именно следует подходить к занятиям изящной словесностью".  На  письменном
столе  валялся  листок  с  замечаниями   академика,   навеянными   чтением
"Кромвеля";  Лора  завладела  этим  листком  и  передала  его  брату.  Там
содержалось еще более суровое суждение:
   "Автору надлежит заниматься чем угодно, но только не литературой".
   Оноре мужественно встретил этот приговор, он  не  дрогнул,  не  склонил
головы, ибо не считал себя побежденным. "Трагедия - не моя стихия,  вот  и
все", - объявил он и снова взялся за перо", - рассказывает Лора.
   Была  сделана  еще  одна,   последняя   попытка   спасти   злополучного
"Кромвеля". У дядюшки Даблена был лучший друг -  Пепен-Леалер,  фабрикант,
поставлявший военное обмундирование; ему принадлежал дом номер  восемь  по
улице Ришелье, против  театра  Комеди-Франсез;  домовладелец  хорошо  знал
своего жильца,  актера  Лафона,  пайщика  этого  театра.  Даблен  пообещал
уговорить Лафона прочитать пьесу, но потребовал, чтобы Бальзак  подчинился
вердикту, каким бы тот ни оказался: "Предоставьте  судить  о  ваших  детях
тем, кто охотно признает их очаровательными, если только  они  и  в  самом
деле таковы". Однако  совет  остался  всуе.  Когда  Лафон  нашел  трагедию
неудачной, Бальзак объявил Пепен-Леалеру, что "Лафон - человек глупый и не
способен оценить пьесу по  достоинству".  В  глубине  души  Оноре  отлично
понимал, что "Кромвель" осужден безвозвратно, что, если он и дальше  хочет
писать, ему следует разрабатывать другую жилу.
   Не надо думать, что первая неудача  обескуражила  его.  Он  по-прежнему
непоколебимо верит в свои силы. Уж он найдет способ проявить свой  талант!
Романтическое отчаяние никогда  не  было  свойственно  молодому  поколению
семейства Бальзаков. Здесь  охотно  смеялись,  позволяли  себе  "шутить  с
любовью", терпеливо ожидали славы и богатства. 18 мая 1820 года Лора вышла
замуж за Сюрвиля; венчание происходило в Париже,  в  церкви  Сен-Мерри,  в
присутствии всего клана Саламбье. В  брачном  контракте  мать  Эжена  была
поименована "госпожа Катрин Аллен-Сюрвиль, супруга покойного  Миди  де  ла
Гренере, ныне его вдова"; свидетелем со стороны жениха выступал его опекун
"Жан-Габриэль  Мильсан,  литератор".  Вдова  и  опекун  ее  сына,  видимо,
сожительствовали, потому что оба проживали в одном доме  -  в  доме  номер
четыре по улице Пуассоньер. Вместе  с  ними  жила  побочная  дочь  госпожи
Катрин  Аллен,  Теодора;  однако  вполне  возможно,  что  Сюрвиль  сообщил
Бальзакам все эти  щекотливые  подробности  семейной  жизни  своей  матери
только после свадьбы.
   Впрочем, какое это имело значение? "Приличия были  соблюдены,  и  Эжена
Миди де ла Гренере-Сюрвиля можно было считать лицом, вполне подходящим для
роли зятя". Лицом? Да, разумеется.  Личностью  он  был  менее  выдающейся.
Когда молодые приехали  в  1821  году  в  Байе,  куда  получил  назначение
Сюрвиль, выяснилось, что он, в общем-то, заурядный инженер второго  класса
и жалованье у него соответственное - двести шестьдесят  франков  в  месяц.
Это  было  гораздо  меньше,  чем  сулили  условия  брачного  контракта   и
честолюбивые   стремления   Лоры,   но    новобрачная    была    достойной
представительницей  семейства  Бальзаков  и  если  не  могла   похвалиться
настоящим, то сама придумывала себе блестящее будущее. Уж она-то продвинет
мужа по службе, пустит в ход свои связи и добьется  для  него  подряда  на
строительство всех каналов  Франции.  Наше  "небесное  семейство"  владело
несметными, но, увы, только воображаемыми богатствами.
   В ожидании маловероятного продвижения мужа по  службе  Лора  приглашала