щеках, какая-то странная щетина на подбородке придавала ему  вид  веселого
вепря... Он смеялся часто и громко, от смеха у него  колыхался  живот,  за
приоткрытыми полными румяными губами виднелись редкие зубы,  крепкие,  как
клыки..."

   Бальзак продержал у себя Шанфлери три часа и надавал ему много советов.
Молодой литератор писал маленькие  рассказы.  "Рассказики  ни  к  чему  не
приведут, - говорил Бальзак. - Ваши новеллы слишком  коротки;  если  долго
заниматься  сочинением  таких  вещей,  это  должно  сузить  кругозор".  Он
вспомнил, что знал одного человека, по  фамилии  Берту,  уроженца  Камбре,
который каждую неделю печатал новеллу в газете "Ла Пресс".  "Года  два  он
имел успех. А потом что с ним сталось?.. Сочиняйте новеллы и рассказы, раз
это вам нравится, но не больше трех в течение года. И смотрите, пишите  их
только для своего удовольствия; за  десять  лет  вы  опубликуете  тридцать
новелл, считая по три в год. Если вам удастся создать двадцать шедевров из
числа этих тридцати новелл,  вы  должны  почитать  себя  счастливым.  Зато
десять месяцев в году пишите пьесы для театра, чтобы зарабатывать  деньги,
много  денег,  потому  что  художник  должен   вести   роскошную   жизнь".
Присоединяя к наставлениям пример, он показал гостю свою галерею и заявил,
что Ротшильд очень завидует ему. Осматривая коллекцию, молодой литератор с
удивлением думал: "Я же знаю эту галерею! Где я  видел  ее?"  И  вдруг  он
узнал ее: это была галерея кузена Понса.
   Шанфлери выпала удача встретиться с Бальзаком, когда тот был в  хорошем
расположении духа, но очень скоро события вновь повергли  его  в  тревогу.
Казалось неизбежным столкновение между буржуа и рабочими.  Люди  в  блузах
против людей в сюртуках. Выборы на основе всеобщего  избирательного  права
были назначены на апрель. Бальзак написал в газету "Конститюсьонель",  что
он готов баллотироваться. Никто, говорил он, не имеет права уклониться  "в
тот момент, когда Франция призывает всех, олицетворяющих ее силы и разум".
Он не обольщался относительно своих шансов на успех. "Большинство людей  -
посредственности, - сказал он Александру Вейлю, встретив его на  бульваре,
- а потому они в общем и голосуют за подобных себе посредственностей... Вы
верите, что Ламартин может быть главой Республики? Только до тех пор, пока
он будет позволять, чтобы вожаки тащили его за собой на буксире. Но в  тот
день, когда ему вздумается самому навязать им хотя бы одну из своих  идей,
одного из своих приверженцев, его раздавят, как стеклянный стакан". А  что
касается его, Бальзака, то, если его не выберут, он уедет из  Франции.  Но
возможно ли будет уехать? Революция уже перекинулась в Германию, в Австрию
и в Польшу.
   Его не оставляла мысль вернуться  в  Верховню.  Ну  что  ему  делать  в
Париже? Две его кормилицы - литература и театр - теперь плохо питают  его,
к тому же он не желает быть гражданином Республики. Пока Ламартин  состоит
министром, нетрудно будет получить  заграничный  паспорт.  Но  до  отъезда
необходимо  расплатиться  с  долгами.  Где  найти  денег?  Ему  предложили
возобновить постановку когда-то запрещенного "Вотрена", однако предложение
сопровождалось бесчестными, по мнению Бальзака, требованиями - чтобы актер
Фредерик Леметр передразнивал низложенного короля. "Это  гнусно,  и  я  не
соглашусь на это даже за восемьдесят  тысяч  франков".  Но  вот  маленькая
удача в его жизни: Луиза де Бреньоль, именовавшаяся "дрянью", вышла замуж,
но не за скульптора Эльшота, а  за  богатого  промышленника  Шарля-Исидора
Сего -  неожиданный  брак,  обращавший  эту  интриганку  в  невестку  пэра
Франции! "Не сошел ли с ума этот человек? -  пишет  Ганской  Бальзак...  -
Какая, однако, удача! Она дает мне уверенность, что уж теперь эта  оса  не
ужалит моего дорогого волчишку!.." Можно было надеяться, что,  после  того
как Луиза де Бреньоль сделала такую хорошую партию и стала светской дамой,
она больше не будет заниматься шантажом  и  вернет  наконец  последние  из
украденных ею писем.
   Резкие повороты парижской жизни  поражают  своей  внезапностью.  Уже  в
начале марта Жирардены дали блестящий  вечер.  Вокруг  Бальзака  все  -  и
буржуа и финансисты - спекулировали, покупали  по  низкой  цене  земельные
участки и дома.  Денежные  люди  -  все  игроки,  они  всегда  верят,  что
следующий кон принесет им удачу: "Так как Республика не продержится больше
трех лет (это самый долгий срок), надо постараться  не  упустить  выгодных
случаев... У нас неизбежно будет какой-нибудь диктатор или диктатура, и мы
возвратимся к монархии, лицемерно именуемой  конституционной..."  -  писал
Бальзак Ганской. Но пока что нужно было найти себе работу.
   Возрождалась  надежда  на  театр.  Мари  Дорваль   искала   пьесу   для
Театр-Историк, где руководителем был Гоштейн.  У  Бальзака  лежали  в  его
папках наброски драмы "Мачеха", которая подошла бы  театру,  и  автор  мог
быстро ее дописать. В издательском деле и  книжной  торговле  был  застой,
театр оставался последней  надеждой,  а  Бальзак  переживал  такую  полосу
безденежья, что приготовленное на  обед  жаркое  приказывал  растянуть  на
целую неделю.

   Госпоже Ганской:
   "Чувствую, как постарел.  Работать  становится  трудно,  в  светильнике
остается немного  масла,  лишь  бы  он  в  силах  был  осветить  последние
рукописи, которые я собираюсь завершить. Пять-шесть пьес  для  театра  все
могут уладить, а мозг мой еще достаточно живо работает,  чтобы  я  мог  их
написать. Но последние вещи я пишу со слезами - это моя  прощальная  дань.