день. Хотелось бы, чтобы вы  по  крайней  мере  ощутили  его  аромат:  наш
семейный острослов принцесса Лоретта направила  послание  в  прозе  кузену
Саламбье, прося его превратить  букет  искусственных  цветов  в  угощение;
вышеупомянутый родственник  должен  был  привезти  свежеиспеченную  бриошь
прямо от знаменитого  Карпантье,  савойский  бисквит  и  жареные  лионские
каштаны; кроме того, он должен был прихватить с собой нескольких танцующих
пастушков...
   Таким образом, прекрасные принцессы уже заранее радовались  возможности
поплясать; к сожалению, план этот лопнул, как мыльный пузырь.
   Так или иначе, но торжественное празднество не  состоялось,  ибо  кузен
Саламбье, играющий видную роль при дворе, находился в это время в Эльбефе,
где расположены его суконные фабрики. И  радостный  день  прошел  в  кругу
семьи; после обеда принцесса Лоранса ненадолго удалилась;  спустившись  по
очень крутой лесенке в погреб,  она  принесла  оттуда  остаток  бордоского
вина. Так что за десертом все пили здоровье августейшей королевы...
   Господин де Сюрвиль приходит каждый вечер; этот молодой вельможа  ведет
себя безупречно; по словам королевы, он ни капельки не думает о принцессах
(тем хуже, ибо Сюрвиль весьма поэтичный юноша); он -  отличная  партия,  и
такой брак послужил бы на благо Франции".

   А вот образчик слога самого Оноре:

   "В нашем квартале, в доме номер девять по  улице  Ледигьер,  на  шестом
этаже, вспыхнул пожар: он возник в голове некоего молодого  человека.  Уже
полтора месяца пожарные  выбиваются  из  сил,  однако  потушить  пламя  не
удается. Юноша охвачен страстью к прекрасной даме, с которой  он  даже  не
знаком. Ее имя - Слава.
   Ныне я понимаю, что не богатство составляет  счастье  человека,  уверяю
тебя, что те три года, которые я  проведу  (здесь),  будут  для  меня  всю
остальную жизнь источником радостных воспоминаний. Ложиться  спать,  когда
заблагорассудится, жить, как тебе вздумается, работать  над  тем,  к  чему
есть склонность, а когда не хочется, вовсе ничего  не  делать,  не  ломать
голову над будущим, встречаться только с  умными  людьми  (в  их  число  я
включаю дядюшку Даблена) и покидать их, когда они  тебе  наскучат,  видеть
глупцов  только  мимоходом  и  поспешно  уходить,  завидя  их;   думая   о
Вильпаризи, вспоминать только  хорошее;  иметь  своей  возлюбленной  Новую
Элоизу, своим другом - Лафонтена, своим судьей - Буало, своим  образцом  -
Расина и местом для прогулок - кладбище Пер-Лашез... Ах, если бы это могло
длиться вечно!"

   Контуры "Кромвеля" начинали с грехом пополам вырисовываться.  Полный  и
подробный план трагедии был послан Лоре в ноябре 1819 года.

   "Проникнитесь почтением, мадемуазель: к вам  обращается  Софокл.  Милая
сестра,  по  тем  маленьким,  очаровательным,  забавным  планам,   которые
рождаются в твоей  маленькой,  очаровательной,  забавной  головке,  можешь
судить сама, какого труда требуют театральные сочинения,  где  обязательно
соблюдать три единства, где недопустимо неправдоподобие и так далее и тому
подобное... Если тебя осенят какие-нибудь счастливые мысли, сообщи их мне.
Но пусть они будут прекрасны, мне нужно только возвышенное. Я хочу,  чтобы
моя траг(едия) сделалась настольной  книгой  королей  и  народов,  я  хочу
начать с шедевра или же свернуть себе шею".

   Младшая сестра Лоранса быстро  росла,  она  жаловалась  на  слабость  и
сильно похудела.  Теперь  в  ней  нельзя  было  узнать  прежнюю  толстушку
Лорансо. "Королева" повезла  дочку  в  Париж,  и  там  чудотворный  доктор
Жан-Батист  Наккар  "поставил  ее  на  ноги".  Лоранса  продолжала   вести
"придворный дневник".

   "Принцесса Лора по-прежнему прелестна, мила, весела и нежна, как ангел:
мы  очень  любим  друг  друга...  Я  ее  боготворю;  она  была  рождена  в
счастливейший день; природа создала ее сердце совершенным. Я хочу  избрать
ее образцом для себя. Хочу во всем на нее походить, чего  бы  мне  это  ни
стоило...
   Господин  де  Сюрвиль  по-прежнему  бывает  в  доме;  он  очень   умен,
рассудителен  и  положительно  совсем  не  думает  о  нас.  Он  не  желает
обзавестись властелином;  он  провозглашает:  "Да  здравствует  свобода!",
разумея под этим холостяцкую жизнь".

   Между тем Оноре, кутавшийся в свой  старый  каррик  и  натягивавший  на
голову "дантову шапочку", дрожал от стужи у себя в конуре и мечтал  купить
какое-нибудь старое кресло, которое  по  крайней  мере  уберегало  бы  его
"спину от холода, а зад от  геморроя".  Работа  подвигалась  медленно:  "Я
написал  стихотворный  монолог  в  духе  Шаплена,  и  стихи  казались  мне
великолепными. Но, прочитав их внимательно, я обнаружил, что они почти все
не удались. Какая досада!" В начале декабря госпожа Бальзак  поднялась  по
крутой и грязной лестнице дома на улице Ледигьер. Она была сражена.

   "Тот, на кого я так надеялась, тот, кто должен был  упрочить  положение
нашей семьи, за несколько лет растерял большую  часть  сокровищ,  которыми