| |
разлуки и перенесенных разочарований. Нельзя изменить ни свое прошлое, ни
свои привязанности".
Для приличия он помещался не в доме Кутайсова, где жила его любимая, а
в доме Титрова. Ему там плохо спалось из-за клопов. Что за важность! Он
вновь встретился со своей Евой, наконец готовой любить его без всяких
оговорок. Вернулись счастливые дни, пережитые в Женеве и в Вене, даже
более счастливые, так как само положение Ганской, овдовевшей, свободной
женщины, благоприятствовало интимной и пламенной близости. Судебный
процесс, казалось, шел хорошо, и теперь она уже не трепетала за свои
земельные владения. Записки, которые приносили от Бальзака в дом
Кутайсова, исполнены нежности и свидетельствуют о его счастье. "Дорогая
кисонька... Обожаемый мой волчишка... Волчок тысячу раз целует своего
волчишку... Буду у тебя через час..." Близость любимой так бодрит его, что
сейчас он мог бы писать и не подхлестывая себя крепким кофе!
Он приходил к Ганской каждодневно около полудня. Никто на свете его
больше не интересовал. Однако же знаменитый французский писатель вызывал
любопытство. Княгиня Разумовская написала Эвелине из Петергофа, что узнала
от императора о приезде "человека, который лучше всех понял и обрисовал
женское сердце". Другая знакомая задавалась в письме вопросом: "Сумеют ли
у нас оценить и принять знаменитого писателя? Дай Бог, чтобы он вынес
благоприятное мнение о России". Все дамы умоляли Ганскую привезти к ним ее
великого человека. Граф Бенкендорф распорядился пригласить его на парад в
Красное Село. Там он видел царя в пяти шагах от себя. "Все, что говорят и
пишут о красоте императора, правда: во всей Европе не сыщешь... мужчины,
который мог бы сравниться с ним". На параде Бальзак получил солнечный удар
- и настоящий, и метафорический.
Через неделю после приезда Бальзака жена канцлера Нессельроде написала
своему сыну: "Бальзак осуждает Кюстина, это в порядке вещей, но не надо
верить в его искренность". В русской газете "Северная пчела" напечатано
было: "Россия знает себе цену и очень мало заботится о мнении
иностранцев". Короче говоря, власти ничего не требовали от Бальзака, да и
сам он больше не собирался опровергать Кюстина. Он не добивался в
Санкт-Петербурге ни казенных субсидий, ни почестей, тешивших его
тщеславие. Для него было таким счастьем видеть Эвелину, вести с ней
бесконечные разговоры за чайным столом, где шумел самовар, этот "нелепый
слон", или у камина, перед которым лежал коврик, стояли экран в стиле
Людовика XIV и кресло, где, раскинувшись, отдыхала дорогая, смотреть на
"глянцевый плющ" - листочек плюща он увез с собою, считая это растение
символом их судьбы: "Где привяжусь, там и умру". В гостиной были козетка с
двумя валиками и голубой диван, такой удобный для far niente [отдых,
безделье (ит.)]; на этом диване он ждал, когда же скрипнет дверь и
зашуршит ее платье - звуки, от которых он вздрагивал всем телом. А как ему
запомнилось то платье, что было на ней в первый день, - синее, с желтой
отделкой!
Позднее Анна Мнишек вспоминала в письме к матери, как Бальзак читал
вслух в их гостиной "Дочь Евы" - изящный роман, где он показал, что
опасная мысль, неотвязно преследующая мужчину, побуждает его к некоему
замыслу и к действию, а у женщины она принимает форму любовной мечты. Мари
де Ванденес, жена Феликса де Ванденеса (героя "Лилии долины"), влюбляется
до безумия в талантливого и очень некрасивого писателя Рауля Натана. Но
Феликс, испытавший на себе в юности влияние Анриетты де Морсоф, женщины
прекрасной души, оказывается прозорливым мужем и предотвращает назревавшую
драму. Обе Ганские, и мать и дочь, были очарованы этой превосходной
повестью, трогательной и смелой, обе одинаково восхищались Волшебником и
его чудесными рассказами. Бальзак вновь завоевал свою Эвелину. Незадолго
перед их встречей она прочла переписку Гете с Беттиной Брентано (вышедшей
замуж за Иоахима фон Арнима). Восторженная девица, писавшая к знаменитому
поэту, с которым она не была знакома, напомнила госпоже. Ганской, как она
сама, молодая романтическая женщина, когда-то завязала переписку с
Бальзаком. Эта головная любовь даже вдохновила ее на новеллу, которую она
сожгла, но ее содержание рассказала Бальзаку, и тот пожелал прочесть
письма Беттины. "Дайте мне, пожалуйста, первый том книги "Гете и Беттина".
А прочитав его, написал суровый отзыв. "Эта книга для добрых, а не для
злых", - указывает в своем предисловии госпожа Арним, иначе говоря: "Позор
тому, кто дурно об этом подумает". Бальзак оказался в лагере "злых".
Почему? Потому что "это выходит за пределы литературы и относится к
области фармацевтики".
"В самом деле, чтобы изображение любви (я разумею литературное
изображение) сделалось произведением, и к тому же произведением
возвышенным (ибо в этом случае допустимо лишь возвышенное изображение),
любовь, повествующая о себе, должна быть совершенной, она должна выступать
в своей тройственной форме, захватывая мозг, сердце и тело; она должна
быть одновременно духовной и чувственной, и изображать ее следует умно и
поэтично..."
Беттина (говорит Бальзак) не любит Гете; для нее он лишь предлог для
писем; она вышивает ему теплые жилеты, домашние туфли. "Я надеялся, что
попытки одеть Гете приведут... Но нет! Жилеты, так же как и проза,
|
|
