"Дорогой Франц... если хотите оказать мне дружескую  услугу,  проведите
вечер у той особы, которой передадите от моего имени эту записку. Сыграйте
что-нибудь для маленького ангела, мадемуазель Анны  Ганской,  которую  вы,
конечно, очаруете..."

   Вся Европа знала, какую власть над женскими сердцами давали  Листу  его
гениальное дарование, его  красота  и  рассказы  о  его  победах.  Госпожа
Ганская, которая вела дневник, признается в нем, что визит  прославленного
музыканта взволновал ее. Она присутствовала вместе  с  дочерью  на  первом
концерте и была опьянена. Лист несколько раз навещал ее, а перед  отъездом
в  Москву  простился  с  нею  так  проникновенно,  что  она  растрогалась.
Повинуясь пылкому темпераменту, свойственному Ржевусским, толкавшему их на
риск, верная своему культу знаменитостей и стремлению  проповедовать,  она
написала Листу письмо. Переписка с ним могла бы завести ее далеко, но этот
музыкант и донжуан вернулся из Москвы, по уши влюбленный в  некую  молодую
женщину, совершившую там ради  него  множество  безумств.  Раздосадованная
госпожа Ганская напомнила ему уроки прошлого, заговорила о его  бегстве  с
Мари д'Агу и их разрыве. "Не беспокойтесь, - важно ответил Лист. - Я  стал
рассудительнее.  Если  мне  вздумается  похитить  чью-нибудь  жену,  то  я
прихвачу  с  ней  и  мужа".  Лист  готов  был  сочетать  свое   московское
приключение с петербургской интрижкой. Он принялся настойчиво ухаживать за
Эвелиной, и она почувствовала, что не очень уверена в себе. В дневнике она
писала:

   "Лист среднего роста... У него прямой нос красивого рисунка,  но  лучше
всего у него рот - в нежных его очертаниях есть что-то удивительно  милое,
я бы сказала даже - ангельское. Он натура необыкновенная, и мне  интересно
изучать его. В нем много возвышенного, но есть у него и  черты,  достойные
сожаления, ведь человеческая душа - отражение природы во всем ее  величии,
но увы, и в ужасах ее. Ему доступны возвышенные  порывы,  но  тут  же  его
подстерегают пропасти, черные бездны... и  впереди  у  него  еще  не  одно
крушение, в которое он вовлечет и других... В общении с Листом есть весьма
опасная сторона. Он украшает то, что достойно осуждения, и, когда он ведет
речи по сути своей ужасающие, безнравственные, люди невольно  улыбаются  и
думают,   что   такой   гениальный   художник   имеет   право    совершать
безрассудства... и его извиняют, ему даже рукоплещут, любят его..."

   Очень  скоро  эти  жеманные  любезности  сменились  настоящим  любовным
поединком. Ева старалась держать  Листа  на  почтительном  расстоянии,  он
упрекал ее в чопорности. Когда настало время уезжать из России, он  пришел
проститься. "Он взял мою  руку,  поцеловал  ее  и  долго  не  выпускал.  Я
тихонько приняла руку, сказав ему: "Поверьте мне, Лист, лучше  вам  больше
не приходить. Пусть это будет наша последняя  встреча".  Поведение  весьма
благоразумное, но Бальзак все же пришел в ужас и теперь уж, если и говорил
своей любимой о Листе, то только как о "бедном  Листе",  которому  госпожа
д'Агу после десятилетней связи и рождения троих детей предпочла  Эмиля  де
Жирардена. "Будь осторожна в письме к Листу, если будешь писать ему, ты  и
представить себе не можешь, как он упал  во  мнении  общества..."  Великий
исследователь любви порою проявлял поразительную наивность.
   Ничто так не привязывает, как ревность. Более чем  когда-либо  Бальзаку
хотелось поехать в Санкт-Петербург, прежде всего для того, чтобы увидеться
со своей Евой, которую он опять  страстно  желал,  зная,  что  теперь  она
свободна и доступна для  него;  а  кроме  того,  он  собирался  помочь  ей
выиграть судебный процесс. Бальзак знал, что он знаменит в России,  считал
себя хорошим адвокатом и вообразил,  будто  его  ходатайство  перед  царем
может иметь решающее значение. Эвелина Ганская совсем не желала, чтобы  он
хлопотал  по  ее  делу.  "Сидите  себе  спокойно,  никуда  не   ездите   и
предоставьте все делать мне самой". Ганская, гораздо  больше  полька,  чем
русская, отнюдь не была в восторге от тирании императора и в тайном  своем
дневнике писала об "уклончивом взгляде раба".
   В понедельник 16 мая 1843 года Бальзаку исполнилось сорок четыре  года.
Он писал Ганской:

   "О  пресвятой  Оноре,  ты,  коему  посвящена  в  Париже   на   редкость
безобразная  улица,  охраняй  меня  как  можно  лучше  в  нынешнем   году!
Постарайся, чтобы не взорвался корабль!.. Сделай  так,  чтобы  пред  лицом
мэра или французского консула я распростился со званием холостяка, ибо  ты
знаешь, что в душе я женат вот скоро уже одиннадцать лет".

   Он крайне нуждался в опеке  своего  небесного  покровителя.  Чрезмерная
работа убивала его. Ему приходилось ездить в Ланьи, жить там на бивуаке  в
типографии, спать на походной  койке,  потом,  перед  поездкой  в  Россию,
срочно выполнять свои договора с издательствами и зарабатывать  деньги  на
дорогу.

   "Я пью теперь только по три чашки черного кофе  в  день,  но  колики  в
желудке все продолжаются, и жилы набухают, и цвет лица стал землистым!  О,
как же я хорошо отдохну, как буду ходить дурак дураком, ни о чем не думая,
превращусь в петербургского кокни и ровно ничего  не  буду  делать  четыре