успокаивался. "Все бренно в этом мире, - говаривал он, - непреходяще  одно
только душевное равновесие". Если он страдал от  подагры,  то  тешил  свое
тщеславие тем, что  "это  недуг  аристократический",  который  восходит  к
самому царю Давиду. Больше всего Бернар-Франсуа сожалел, что в отличие  от
вышеупомянутого царя ему не дано жить в окружении шестисот юных наложниц.
   Вдова Саламбье ездила в  Париж,  чтобы  испросить  совета  у  врачей  и
"ясновидящих": она боялась, по ее собственному выражению, "выйти из игры",
другими словами - "погрузиться  в  небытие".  Лоранса  доживала  последние
месяцы в пансионе и больше интересовалась  балами,  нежели  учением.  Лора
усердно играла на  фортепьяно,  занималась  английским  языком,  благодаря
своему  веселому  и  добродушному  нраву   она   умела   смягчать   драмы,
разражавшиеся в семье. Одной из подлинных семейных  драм,  о  которой,  по
счастью, не знали соседи, был смертный приговор, вынесенный 14  июня  1819
года судом присяжных в Тарне Луи Бальса,  брату  Бернара-Франсуа:  он  был
обвинен в убийстве работавшей у  него  на  ферме  молодой  женщины  Сесиль
Сулье, которую якобы  соблазнил.  Беременную  служанку  нашли  задушенной.
Возможно, Луи Вальса был неповинен в ее смерти,  а  убийцей  был  нотариус
Альбар, родственник того самого Альбара, в  конторе  которого  начал  свою
карьеру Бернар-Франсуа. Как бы то ни было, но Луи Бальса гильотинировали в
Альби 16 августа 1819 года. В переписке семьи Бальзаков мы не находим даже
намека на эту трагедию. Такое молчание красноречивее слов.  Бернар-Франсуа
не сделал ни малейшей попытки спасти своего  брата.  Забота  о  сохранении
репутации взяла верх над родственными чувствами и даже над  стремлением  к
справедливости. Этот добропорядочный буржуа никогда не  грешил  чрезмерной
добротою.
   Оноре не мог да и не хотел покидать Париж. В январе 1819 года  он  сдал
экзамены на бакалавра прав. Теперь родители рассчитывали на старшего сына,
надеясь, что он  упрочит  благосостояние  семьи.  Бернар-Франсуа  упивался
"блестящим каскадом замыслов, которые  обрушивал  на  него  сын".  Мы  уже
знаем,  что  мэтр  Пассе  предлагал  молодому  человеку  работу  в   своей
нотариальной  конторе,  обещая  в  будущем  передать  ему  дело.  Выгодная
женитьба позволила бы  Оноре  купить  эту  контору.  Сын-нотариус,  прочно
стоящий на ногах, дочери, выданные замуж за молодых инженеров, выпускников
Политехнического училища, да еще, если повезет, за дворян, - так  выглядел
успех в глазах обитателей квартала  Марэ.  Оноре  упорно  противился  всем
планам на его счет. Он тоже  был  честолюбив  и  горд,  тоже  стремился  к
успеху, но жаждал литературной славы. Почему? Быть может, потому,  что  он
столько читал и с увлечением слушал рассказы о головокружительной  карьере
Бомарше; возможно, сыграли  роль  и  брошюры  отца.  В  семье  все  питали
слабость к сочинительству.  Однако  если  тут  достаточно  любили  изящную
словесность и не просто держали в книжном  шкафу  творения  классиков,  но
читали их, то все же больше всего значения придавали богатству. Можно  ли,
занимаясь  литературой,  составить  себе  состояние?  По  мнению   госпожи
Бальзак, все дело было в этом. И в доме  завязался  жаркий  спор.  Даблен,
дядюшка Даблен, удалившийся на покой торговец скобяными товарами,  который
слыл оракулом в  своем  кругу,  где  его  считали  образцом  просвещенного
человека, обладавшего тонким вкусом, заявил, что из  Оноре  ничего,  кроме
письмоводителя, не выйдет. Но Бернар-Франсуа лучше знал  своего  сына.  Он
ценил ум Оноре и возлагал на юношу большие  надежды.  Коль  скоро  мальчик
утверждает, что у него есть талант, пусть докажет на деле. Надо  дать  ему
возможность испробовать свои силы и положить на это два года,  а  родители
будут давать сыну полторы тысячи франков в год.
   Следует сказать, что такое предложение свидетельствовало о великодушии.
Сумма эта составляла немалую часть доходов семьи, и  ее  уделяли  молодому
человеку не для продолжения занятий, суливших  ему  надежное  положение  в
обществе, а для того, чтобы он писал драмы или романы. Такая наивная  вера
трогает, и за этот самоотверженный поступок можно простить госпоже Бальзак
мелочную экономию на завтраках сына и всегда гневный взгляд. Она сняла для
Оноре за шестьдесят франков в год мансарду в старом доме, помещавшемся  на
улице Ледигьер под номером  девять,  неподалеку  от  библиотеки  Арсенала.
Здесь он должен был  провести  время  искуса.  Однако  Бальзаки  стыдились
признаться своим друзьям из квартала Марэ в том,  что  содержат  в  Париже
сына, "который ничего не делает", и было решено говорить всем, будто Оноре
живет в Альби у кузена. Вот почему он должен был  меньше  показываться  на
людях и выходить на улицу только после того, как спустятся сумерки.  Связь
между ним и Вильпаризи поручили поддерживать  мамаше  Комен  -  она  часто
ездила в Париж за покупками. Оноре и сестры окрестили ее "вестницей  богов
- Иридой".
   Если верить Бальзаку, его мансарда в шестиэтажном  доме  была  конурой,
"не уступающей венецианским "свинцовым  камерам".  В  это  темное,  низкое
логово вела грязная лестница со сломанными ступеньками. "Как  ужасна  была
эта мансарда с желтыми грязными стенами! От нее  так  и  пахнуло  на  меня
нищетой... в щели между черепицами сквозило небо... Комната стоила мне три
су в день, за ночь я сжигал на  три  су  масла,  уборку  делал  сам...  на
прачку... не больше двух су, два су на уголь и два су  мне  оставалось  на
непредвиденные расходы" [Бальзак, "Шагреневая кожа"]. В  действительности,
если в его мансарде и пахло нищетой, то это  была  лишь  временная  нищета
молодого буржуа,  сына  зажиточных  родителей,  которому  достаточно  было
вернуться к ним в Вильпаризи, чтобы вновь жить, не ведая нужды.
   Оноре сам покупал  провизию  и  сам  готовил  себе  пищу.  По  условиям