старше, чем Contessa, родившаяся в 1804 году, но обе они обладают  "жаркой
красотой августа, богатого красками", обе отличаются прелестной  белизной,
у обеих глаза голубые, как бирюза, и обе носят имя  Фанни.  В  "Беатрисе",
так же как это было  в  "Лилии  долины",  сразу  можно  разгадать  алхимию
романиста.  Он  берет  из   действительности,   из   реального   любовного
приключения  (хорошо  ему  знакомого  благодаря   Жорж   Санд)   множество
подробностей. Все создавать путем вымысла было бы напрасной тратой сил,  к
тому же не всегда выдуманное звучало бы правдиво. Но задача была не в том,
чтобы попросту перенести в роман действительность  в  чистейшем  ее  виде,
нет, надо было по-своему подать ее: тут усилить свет, там  сгустить  тени,
поднять  изображаемые  характеры  до  высот  типов  и,  наконец,   связать
отдельный случай со всей картиной, показав, как современный  мир  разрушил
патриархальный мирок Геранды. Может, впрочем, случиться, что на  некоторых
стадиях работы действительность не даст художнику нужной ему натуры. Тогда
Бальзак откладывает свое полотно в сторону до тех  пор,  пока  вдохновение
или случайная встреча не помогут ему закончить  работу.  "Беатриса"  ждала
развязки пять лет - пять лет, в течение которых Мари д'Агу  и  ее  двойник
постарели. И  тогда  мы  увидим,  как  другая  женщина  станет  прототипом
Беатрисы и как Каллист дю Геник, наивный  бретонец,  который  бросил  свою
юную супругу ради  распутной  любовницы,  "будет  исцелен  от  иллюзий"  и
возвращен к семейному очагу благодаря добродетельному заговору, в  который
вошли его теща (герцогиня де Гранлье), умудренный жизнью кюре и авантюрист
Максим де Трай. В труппе Бальзака имелись актеры на любые амплуа.
   Но каким бы счастьем ни было для Бальзака "носить в голове целый  мир",
ему, увы, приходилось иногда спускаться на глинистые дорожки Жарди, и  это
становилось настоящей катастрофой. Долги, которые он сделал для покупки  и
благоустройства этого дома, в 1839  году  уже  достигли  пятидесяти  тысяч
франков. Бальзак должен всем своим приятелям, должен и привратнице дома  в
Шайо, и садовнику Бруэту (привезенному из  Вильпаризи),  и  даже  полевому
сторожу в Виль-д'Авре.  Этот  низший  блюститель  закона  неосторожно  дал
взаймы писателю шестьсот франков, и  Гозлан  застал  Бальзака,  когда  тот
"прятался в своем садике, как затравленный заяц, не смея погулять в  лесу"
из страха столкнуться со своим кредитором. Этот долг фигурирует  в  списке
"неотложных", в конце которого  Бальзак  наивно  добавляет:  "забыл,  кому
сколько, но всего 4000". Затем следовали долги "спокойные", из них  десять
тысяч  графине  Гидобони-Висконти.  В  бухгалтерии  Бальзака  сумма   этой
деликатной денежной помощи сопровождается пометкой: "Уплатить еще до конца
года, без  процентов".  Он  подарил  прекрасной  англичанке  переплетенные
оттиски корректуры "Беатрисы", а в самой книге  напечатано  в  посвящении:
"Саре", что вызвало ревнивые опасения госпожи Ганской.
   Однако Бальзак надеется и даже питает уверенность расквитаться со всеми
своими долгами, если он станет писать пьесы  для  театра.  Перед  тем  как
начать в 1839 году новую драму "Вотрен", взятую им из  своих  романов,  он
смело предложил  Арелю,  директору  театра  Порт-Сен-Мартен,  эту  еще  не
написанную пьесу. И совершилось чудо: Арель согласился  -  ему  до  зарезу
была нужна новая пьеса, а иллюзиями  он  обольщался,  пожалуй,  не  меньше
самого Бальзака. "Никакого риска, -  уверял  себя  Арель,  -  герой  пьесы
известен публике по "Отцу Горио"; играть его будет Фредерик Леметр;  успех
обеспечен".
   Теофиль  Готье,  честный  и  дружелюбный   свидетель,   описал,   какие
невероятные приемы применял Бальзак в качестве драматурга. Романы свои  он
переделывал и отделывал по десять  раз,  но  совсем  не  обрабатывал  свои
пьесы. Накануне того дня, когда он должен был читать  "Вотрена"  в  театре
Порт-Сен-Мартен, он созвал Готье, Беллуа, Урлиака и Лоран-Жана; собрал  он
их у портного Бюиссона на улице Ришелье, в доме  сто  четыре.  У  Бальзака
было там пристанище - кокетливо и со вкусом убранная мансарда, со штофными
обоями, с ковром в синих и белых разводах. Готье так описывает эту сцену:

   "- Ну, наконец и Тео  пришел!  -  воскликнул  Бальзак,  увидев  нас.  -
Ленивец, тихоход, аи, унау! Поторапливайтесь! Вы  должны  были  пожаловать
час назад... Завтра я читаю у Ареля большую пятиактную драму.
   -  И  вы  хотите  знать  наше  мнение?  -  спросили  мы,  с   удобством
располагаясь в креслах, как оно и подобает, когда люди  готовятся  слушать
долгое чтение.
   Угадав по этим позам нашу мысль, он сказал с самым простодушным видом:
   - А драма еще не написана.
   - Вот дьявол! - воскликнул я. - Придется  отложить  чтение  на  полтора
месяца.
   - Нет, мы живо смастерим драмораму, чтобы получить денежки. У меня  как
раз подошел срок векселям на солидную сумму.
   - Но ведь к утру невозможно сочинить пьесу. Переписать и то не успеют.
   - Мы вот  как  устроим:  вы  напишите  первый  акт,  Урлиак  -  второй,
Лоран-Жан - третий, де Беллуа - четвертый, я - пятый, и завтра в полдень я
прочту пьесу, как было  условлено.  В  одном  действии  бывает  не  больше
четырехсот или  пятисот  строк;  пятьсот  строк  диалога  прекрасно  можно
сделать за сутки - за день и ночь.
   - Ну, рассказывайте  сюжет,  намекните  план,  обрисуйте  в  нескольких
словах действующих лиц, и я примусь  за  работу,  -  ответил  я,  порядком
испугавшись.
   -  Ах,  так?!  -  воскликнул  Бальзак   с   великолепными   интонациями