поставщик армии готов, на худой конец, поставлять какие угодно мысли.  Но,
оставаясь в  Туре,  вчерашнему  бонапартисту,  спешно  перекрасившемуся  в
роялиста, трудно было бы доказать искренность своих  новых  убеждений.  По
счастью, Огюст Думерк, приятель Бернара-Франсуа (сын его первого патрона),
сохранил прежнее влияние и добился для него  должности  интенданта  первой
армейской дивизии в Париже. И  в  ноябре  1814  года  вся  семья,  включая
бабулю, поселилась в квартале Марэ, этой колыбели  семейства  Саламбье,  в
доме номер сорок по улице Тампль. Возвращение к родным пенатам!
   Оноре отдали в пансион Лепитра, частное учебное  заведение,  где  царил
роялистский и католический дух; содержал этот пансион колченогий  толстяк,
ходивший опираясь на костыль; внешне он напоминал Людовика XVIII. В период
якобинской диктатуры Жак-Франсуа Лепитр был замешан в заговоре  роялистов,
намеревавшихся похитить Марию-Антуанетту из Тампля. Этим  Лепитр  завоевал
признательность вернувшихся Бурбонов; он был награжден  орденом  Почетного
легиона. На  деле  же  Лепитр,  подобно  Бернару-Франсуа  Бальзаку,  умело
лавировал в трудные годы. Воспитанники пансиона посещали занятия  в  лицее
Карла  Великого.  Учебное  заведение  Лепитра   помещалось   в   старинном
дворянском особняке Жуайез, в доме номер девять по улице Тюренна. Швейцар,
"сущий контрабандист", "смотрел сквозь пальцы  на  самовольные  отлучки  и
поздние возвращения воспитанников и снабжал их запретными книгами"; у него
всегда можно было выпить кофе с молоком - такой аристократический  завтрак
был доступен лишь немногим, ибо при Наполеоне колониальные  товары  стоили
очень дорого. Оноре, вечно сидевший без гроша, нередко  бывал  в  долгу  у
этого  человека.  Подросток  мог  только  мечтать  о   публичных   гаремах
Пале-Рояля, об этом "Эльдорадо любви", где  его  более  богатые  и  бойкие
товарищи познавали тайны женских чар и где "навсегда  прощались  со  своим
целомудрием". Тем не менее,  если  верить  Мишле,  некоторые  воспитанники
пансиона  Лепитра  проявляли  определенную   склонность   к   "хорошеньким
мальчикам".
   В 1815 году, в период Ста дней, Лепитр приложил  немало  усилий,  чтобы
помешать манифестациям учеников, враждебных монархии. Он размахивал  своим
костылем, грозил непокорным,  но  так  и  не  мог  устрашить  фанатических
приверженцев императора. Когда, словно  по  мановению  волшебной  палочки,
произошла вторичная реставрация Бурбонов,  многих  бунтарей  исключили  из
пансиона. Оноре Бальзака отпустили с миром 29 сентября -  ему  был  вручен
аттестат, где с похвалой отзывались о его трудолюбии и добронравии. Вполне
возможно, что он по примеру своих товарищей с надеждой и восторгом  следил
за  последней  кампанией  Наполеона.  Генерал  де   Померель,   убежденный
бонапартист, после вторичного возвращения короля во Францию был изгнан  из
страны. Бернар-Франсуа, человек более осмотрительный, вышел невредимым  из
этой переделки.
   Вскоре Оноре стал одним из воспитанников "по-отечески строгого"  аббата
Ганзера,  священника,  чьи  предки  были  выходцами  из  Германии,  весьма
добродетельного человека, который после смерти своего  компаньона  Безлена
один возглавлял учебное заведение, расположенное на улице Ториньи; как и в
пансионе Лепитра, ученики посещали занятия в лицее  Карла  Великого.  Юный
Бальзак пробыл тут год  в  классе  риторики.  По  латинским  переводам  он
оказался на тридцать втором  месте;  узнав  об  этом,  мать  прислала  ему
гневное письмо, и по ее настоянию он был лишен прогулок. В воскресенье его
"под надежной охраной" водили на улицу Тампль, где он брал  уроки  танцев.
Госпоже Бальзак хотелось, чтобы ее сын стал гением, и, опасаясь, как бы он
не разленился, она обращалась с ним особенно  строго  именно  потому,  что
по-своему  любила  Оноре.  Юноша  писал  довольно  легко,  и  сестра  Лора
сохранила для семейного архива одно из его сочинений (речь, с которой жена
Брута обращается к своему супругу, когда их сыновей приговорили к смерти).
Это  было  сочинение   ученика   класса   риторики,   отмеченное   печатью
подражательности,  не  лишенное   патетики,   но   обладавшее   некоторыми
достоинствами. В лицее Карла Великого Бальзак вновь  встретился  со  своим
закадычным приятелем по  Вандомскому  коллежу  Баршу  де  Пеноэном;  здесь
появился  у  него  и  новый  друг,  добродушный   толстяк   Огюст   Сотле.
По-видимому, юноша Бальзак  несколько  месяцев  слушал  лекции  профессора
Вильмена, но тот уделял внимание лишь таким блестящим ученикам,  как  Жюль
Мишле, и совершенно не замечал  скромного  воспитанника,  затерявшегося  в
толпе посредственных учеников  и  занимавшего  тридцать  второе  место  по
латинским переводам.
   Когда в  1816  году  Оноре  без  блеска  закончил  курс  обучения,  он,
вернувшись  в  родительский  дом,  не  обнаружил  там   никаких   перемен.
Бернар-Франсуа по-прежнему тщательно следил за своим здоровьем и "душевным
спокойствием"; его супруга между тем "портила себе кровь" по любому поводу
или даже без оного. Лора и  Лоранса  воспитывались  в  пансионе  для  юных
девиц, где их  обучали  английскому  языку,  игре  на  фортепьяно,  шитью,
вышиванию и правилам игры в вист; девушек знакомили также с  отрывками  из
классических произведений и "начатками химии". Лора была первой ученицей в
классе. Анри, любимчик матери, менял пансионы как перчатки, учился из  рук
вон плохо, но, несмотря на это, "мамаша души в нем не чаяла". Марэ, как  и
раньше, оставался одним  из  самых  степенных  кварталов  Парижа  -  здесь
ложились спать в девять вечера, и улицы рано погружались  во  тьму,  в  то
время как огни аристократического  Сен-Жерменского  предместья  далеко  за
полночь пронизывали мрак. В Марэ водовозы-овернцы разносили по домам ведра
с водой; печи здесь топили дровами, а комнаты освещали свечами и масляными