различными именами, писатель как бы создает несколько вариантов  одного  и
того же типа. Для Стендаля Фабрицио дель Донго или Люсьен  Левей  -  идеал
мужчины, на которого он сам хотел бы походить; госпожа де Реналь,  госпожа
де Шатле - идеал женщины, которую он хотел бы любить;  Левен-отец,  маркиз
де ля Моль - идеал умного и циничного старика. Подобно  атому,  и  Бальзак
создал образы своего  рода  двойников  -  Феррагуса  и  Вотрена;  оба  эти
персонажа по воле автора воплощают стремление к могуществу. Затем писатель
посчитал, что Вотрену лучше исчезнуть, а впоследствии появиться вновь, ибо
в жизни такие чудовища редко встречаются. В то же время Бальзаку  придется
чуть не в каждом романе  выводить  на  сцену  группу  честолюбивых  денди,
начиная  с   Анри   де   Марсе   (этого   железного   человека,   ставшего
премьер-министром), Ла Пальферина, Максима де Трай и  кончая  незадачливым
Полем де Манервилем, а также  целый  рой  знатных  кокеток:  герцогиню  де
Ланже, княгиню де Кадиньян, маркизу д'Эспар.
   Понятно, что,  для  того  чтобы  романы,  написанные  до  возникновения
"великого замысла", могли  занять  свое  место  в  задуманной  эпопее,  их
придется слегка переработать, изменить некоторые  имена  и  даты.  Но  как
много они при этом выиграют! Эпизоды, прежде  казавшиеся  незначительными,
теперь будут возвещать важные события в грядущем. Порой  показом  будущего
объясняется настоящее. Но чаще новые романы берут свое начало  в  прошлом.
Из беседы после  ужина  внезапно  всплывает  правда  о  персонаже,  дотоле
окутанном тайной. Все происходит как в жизни, которая открывается  нам  не
сразу, а постепенно выступает из мрака. Мы узнаем о людях по воле  случая,
заглянув ненароком в приотворенную дверь, услышав  неожиданное  признание.
Самый блестящий тому  пример  -  де  Марсе;  читатели  никогда  не  бывают
свидетелями его политической деятельности, а между тем  де  Марсе  слывет,
как  отмечает   Ален,   "единственным   государственным   деятелем   после
Талейрана"; но еще более характерен,  пожалуй,  образ  Ронкероля:  "Это  -
превосходная зарисовка... Его  повсюду  встречают,  но  толком  не  знают;
впрочем, его знают достаточно. Он - один из Тринадцати, и ничего больше".
   Таким образом, возникает  реалистическое  изображение  целого,  гораздо
более впечатляющее,  чем  изображение  отдельных  частей.  Многие  критики
говорили: "Разве можно согласиться с тем, что труппа комедиантов со строго
определенным амплуа представляет собою целый мир? Как поверить в  то,  что
весь Париж лечится у Бьяншона или обращается к услугам одного  адвоката  -
Дервиля? Что Серизи, Бован и Гранвиль так долго стояли во главе судейского
сословия  Франции?"  Но  ведь  это  факт,  что  во  все   времена   крайне
немногочисленная элита руководит страной и что в каждую данную эпоху можно
по  пальцам  перечесть  героинь  нашумевших  любовных  историй.  С  другой
стороны, мы принимаем как неизбежную условность романа то  обстоятельство,
что несколько его персонажей воплощают множество людей.  Одна  из  функций
искусства - заменять хаос, присущий жизни, разумным  порядком.  И  в  этом
созданном его фантазией мире художник умеет сохранить немало таинственного
и случайного, что позволяет ему  сообщать  всему  изображаемому  жизненное
правдоподобие и рельефность.
   Никогда еще Бальзак не работал с такой  уверенностью.  Он  писал  "Отца
Горио" сначала в Саше, но главным образом  в  Париже,  на  улице  Кассини,
причем трудился по шестнадцать - восемнадцать часов в сутки  (а  в  ноябре
1834 года даже и по двадцать часов).  "Это  всем  моим  книгам  книга!"  -
сообщал он Чужестранке. Ему хотелось поскорее  закончить  "Отца  Горио"  и
приехать  в  Вену,  чтобы  повидаться  с  госпожой  Ганской  в   годовщину
"незабываемого дня" (26 января).  Но,  дописывая  роман,  он  одновременно
должен был держать корректуру  его  первой  части,  которая  в  это  время
печаталась на страницах "Ревю де  Пари".  15  декабря  Бальзак  "в  полном
изнеможении в постели и не в силах  ничего  делать,  ни  о  чем  слышать".
Тщетно герцогиня д'Абрантес взывает к нему, упрекает его, что он совсем ее
забыл. "Вся моя жизнь, - отвечает он,  -  подчинена  одному:  непрерывному
труду, без всякой передышки...  Я  уже  не  могу  писать,  слишком  велика
усталость... Так что не думайте обо мне дурно. Говорите себе: "Он работает
днем и ночью" - и удивляйтесь лишь тому, что вы еще  не  услышали  о  моей
смерти. Иногда я езжу в Оперу или к  Итальянцам  -  вот  мои  единственные
развлечения, ибо там не нужно ни думать, ни говорить, только  смотреть  да
слушать".
   Зюльма Карро снова родила мальчика, ему дали необычное имя - Йорик  (из
любви к Стерну, стало быть, и к Бальзаку);  Оноре  целует  ее  в  лоб,  но
издали. У него нет времени, чтобы  хоть  ненадолго  приехать  во  Фрапель.
"Никогда еще уносящий меня поток не был столь стремительным;  никогда  еще
столь чудовищно величественное  произведение  не  овладевало  человеческим
умом. Я сажусь за работу, как игрок за игорный стол; сплю не  больше  пяти
часов,  а  тружусь  по  восемнадцать  часов  в  сутки;  я  приеду  к   вам
полумертвым; но порою мысль о вас придает мне силы. Я покупаю  Гренадьеру,
я расплачиваюсь с долгами". В  день  рождения  "мамочки"  (ей  исполнилось
пятьдесят  шесть  лет),  которую  дети  поселили  в  Шантильи  в  обществе
компаньонки, Лора и Оноре хотели бы повидать ее. Но как  это  осуществить?
Столько дел удерживает их в Париже! В качестве достойного  возмещения  они
вместе посылают ей подарок - часы на голубом шнурке. Только пусть  она  не
проговорится Сюрвилю, "ибо мой муж, - пишет Лора, - ничего не  понимает  в
таких сердечных знаках внимания".
   Госпожа де Кастри сделала еще одну попытку залучить  к  себе  Бальзака:
она  весьма  любезно  пригласила  писателя  через  своего  дядю,   герцога