стороны  обольстителя.  Кодекс   Наполеона   запретил   разыскивать   отца
незаконнорожденного ребенка. Однако этот  новый  закон  мало  сказался  на
"инстинкте продолжения рода, который по-прежнему таит в себе непреодолимое
очарование",  -  писал  Бернар-Франсуа  свойственным  ему   живописным   и
претенциозным слогом. Таким образом, забеременев,  юная  девица  нигде  не
может найти себе места. Вот  источник  бед!  Вот  причина  разврата!  Надо
спасти по меньшей мере двадцать тысяч несчастных созданий.  Необходимо  во
всех  больницах  открыть  бесплатные  отделения  для  будущих   незамужних
матерей. Автор настоящей записки сам с успехом  проделал  это  в  больнице
города Тура.
   В мае 1809 года увидел свет его новый опус - "О величии наций и о  том,
как могут они сохранить для будущих веков нерушимые  свидетельства  своего
могущества". Цель этого сочинения была  менее  альтруистической.  В  жизни
Бернара-Франсуа  наступил  опасный  период,  и  он  стремился   заручиться
благоволением императора. Каким образом можно сохранить для грядущих веков
нетленные воспоминания о замечательном правлении, начавшемся в 1789  году?
Письменные  свидетельства  можно  оспаривать;  одни  только  монументы  не
подвластны времени. Великая китайская стена, египетские  пирамиды  до  сих
пор красноречиво свидетельствуют о прошлом. Затем следовали многочисленные
примеры, доказывавшие,  что  автор  прочел  множество  самых  удивительных
книг... Какой же монумент будет достоин государя,  который  вновь  воздвиг
алтари, укрепил финансы,  выработал  ясный  и  понятный  для  всех  кодекс
законов, обновил армию? Надо воздвигнуть в  его  честь  либо  колоссальную
статую, либо пирамиду, которая была бы выше египетских пирамид, и памятник
этот надлежит построить между Тюильри и Лувром, или у заставы Нейи, или на
Марсовом поле.
   В 1813 году юный  Бальзак,  мало-помалу  выходивший  из  оцепенения,  с
удовольствием прислушивался к торжественным речам отца. Они прививали  ему
вкус к обширным планам, псевдонаучным  теориям  и  раблезианским  тирадам.
Книжные шкафы занимали важное место в доме. У отца были сочинения  великих
писателей,  римских  и  французских,  труды  философов,  историков,  книги
уроженцев  Турени,  иллюстрированные  издания,  посвященные  Китаю;   мать
собирала еретические произведения иллюминатов и прочих мистиков. Сын,  как
пишет Вилан, сокращал "долгие часы занятий в классной комнате  и  старался
незаметно проскользнуть в кабинет  отца,  где  можно  было  погрузиться  в
чтение Вольтера, Руссо или Шатобриана".
   Молчаливый и насмешливый от природы, мальчик  внимательно  наблюдал  за
домашними. Бабуля - так внуки  называли  бабушку  Саламбье  -  была  полна
жизни, но постоянно жаловалась  на  недомогание,  чаще  всего  без  всякой
причины. Она охотно советовалась с "ясновидящими". Бабуля терпеть не могла
зятя - из-за его сомнительных спекуляций она потеряла часть состояния.  (В
1813  году  Бернару-Франсуа  и  самому  пришлось  продать  свой   красивый
особняк.) Хотя у госпожи Саламбье были сложившиеся взгляды  на  воспитание
девиц, она  не  слишком-то  преуспела  в  воспитании  собственной  дочери.
Госпожа Бальзак  все  еще  шокировала  турских  ханжей.  Она  чересчур  уж
снисходительным тоном  говорила  о  своем  "стареньком  муже".  Суровая  и
надменная, Лора Бальзак была способна на  безграничную  преданность  своим
близким, но  не  проявляла  к  ним  никакой  нежности.  От  родителей  она
унаследовала склонность к строгим  правилам,  в  частности  придерживалась
определенного взгляда  на  то,  как  именно  следует  чистить  зубы.  "Мой
папенька был человек особого склада: он все решал и приводил в  исполнение
гораздо  скорее  других".  Она  читала  Месмера  и  проверяла  на  близких
магнетическую силу своего  взгляда  -  еще  один  способ  повелевать  ими.
Маленькая Лора, которой удалось приручить мать, называла ее  "ми-мамочка",
по-детски  соединяя  слова  "милая  мамочка".  Оноре,  знавший,  что  мать
предпочитает ему брата Анри, рожденного  от  любимого  человека,  трепетал
перед нею: ему был хорошо знаком пристальный и тяжелый взгляд, который она
устремляла на детей, когда они выводили ее из себя.
   Лора и Оноре обожали друг друга. В свое время  он  позволял  наказывать
себя вместо сестры. Теперь она постепенно  становилась  любимицей  матери.
Госпожа Бальзак даже сделала ее своей  наперсницей.  Девочку  нельзя  было
назвать красивой, но она пленяла  блеском  глаз,  милым  выражением  лица,
трепетом жизни во всем  существе.  "Ты  у  нас  хитрая,  -  говорил  Оноре
сестренке, - с тобой  всегда  весело".  Лоранса,  которую  брат  и  сестра
называли Лорансо, а также толстушкой Лорансо  или  миледи  Плумпудинг,  на
первый взгляд казалась не  такой  живой,  как  Лора,  "но,  узнав  Лорансу
получше,   вы   убеждались,   что   она   очень   умна,   естественна    и
непосредственна".  Вообще  дом  просто   бурлил   от   забавных   историй,
бесконечных проектов, иногда - сетований, а то  и  сплетен.  Здесь  ценили
шутку, острое словцо, были склонны к чудачествам; все гордились  тем,  что
принадлежат к семейству  Бальзаков.  Дети  были  дружны  между  собой,  но
взаимная привязанность не  мешала  им  посмеиваться  друг  над  другом.  С
родителями их сближала любовь к чтению и общий семейный  лексикон:  вместо
"болтать" в доме говорили "балаболить" или  "тараторить";  вместо  "плохое
настроение" - "мерехлюндия"; вместо  "хвастун"  -  "бахвал".  Всему  клану
Бальзаков был свойствен дух критицизма; тут никого не  щадили,  но  каждый
стоял за другого горой.
   Будь Бернар-Франсуа хозяином в собственном доме, он бы еще в 1813  году
поместил вернувшегося из Вандома Оноре в коллеж города  Тура.  Но  госпожа
Бальзак хотела "нравственных гарантий". Как бы стремясь смягчить в  глазах