очень понравилась ему и он не собирался писать о  ней  статью;  Гюго  знал
это, а следовательно, приглашал его к себе  бескорыстно.  Но  эта  попытка
возобновить  прежнюю  близость  оказалась  неудачной.   У   обеих   сторон
недоставало теперь доверия Когда все трое  были  вместе,  Гюго  следил  за
женой и за другом. Оставшись с Аделью один, он устраивал ей сцены.  Сперва
она старалась утихомирить его кротостью. Затем потеряла терпение: "Разве я
виновата, что меньше тебя люблю, когда ты меня мучаешь?" Тут он бросался к
ее ногам, потом писал ей: "Прости меня" Чтобы его успокоить,  она  просила
его всегда быть третьим,  когда  приходит  Сент-Бев;  возможно,  это  была
женская хитрость, которая, однако, лишь усиливала опасения мужа.


   В конце июня у Гюго все же появилась надежда. Во-первых, Адель с детьми
уехала на лето из Парижа к Бертенам, в их замок де Рош. Этот красивый дом,
окруженный большим парком, построен был близ  деревни  Бьеври  на  зеленом
холме,  возвышавшемся  над   долиной   и   оттуда   открывался   "горизонт
беспредельный, простор, что радует глаз". Луи-Франсуа  Бертен,  основатель
газеты "Журналь де Деба", именовавшийся Бертен-старший (Энгр  оставил  его
великолепный портрет), очень  любил  де  Рош  и  охотно  отдыхал  там.  По
соседству жили приятели Бертена - Ленорманы и Дольфусы, у которых была там
ситценабивная фабрика. В доме составился кружок приветливых  и  культурных
людей: сыновья Бертена - художник Эдуар Бертен,  журналист  Арман  Бертен,
дочь Луиза, музыкантша, которая ставила на домашней сцене оперы на сюжеты,
почерпнутые у Вальтера Скотта. Гюго познакомился с Бертенами в 1827  году.
После статьи об "Одах и балладах",  появившейся  в  "Деба",  он  пришел  к
Бертену-старшему поблагодарить его; Бертена, так же как и Дюбуа, очаровало
"святое семейство" поэта. Между супругами Гюго и Бертенами возникла нежная
дружба. Особенно  с  мадемуазель  Луизой,  девушкой  некрасивой,  чересчур
полной,  почти  что  тучной,  но   всех   пленявшей   величавым   душевным
спокойствием;  "мужчина  по  уму,  а  сердцем  -  женщина",  "добрая   фея
счастливой долины Бьевры" - она стала близким другом Виктора Гюго и второй
матерью для его детей.
   В усадьбе Рош Виктор Гюго  откладывал  в  сторону  свой  скипетр  главы
литературной школы, свою романтическую личину и становился  очень  простым
человеком,  отцом  семейства,   парижским   буржуа,   давал   волю   своей
чувствительной натуре. Каждый год для него было  великой  радостью  видеть
вместо городских бульваров с их запыленными, серыми вязами зеленую  траву,
лесистые склоны холмов. "Я отдал бы весь мир за ваш парк и всех  людей  за
вашу семью", - писал он мадемуазель Луизе и добавлял: "Все ели Шварцвальда
не стоят той акации, что растет у вас во дворе".  В  Роше  маленькая  Деде
бежала посмотреть на своих любимых коров. Того и Шарль  получали  от  отца
игрушечные колясочки, которые он  сам  мастерил  для  них  из  картона,  а
степенная Дидина, по прозвищу Кукла, упрашивала мадемуазель Луизу поиграть
ей на фортепьяно.

   Виктор Гюго - Луизе Бертен, 14 мая 1840 года:
   "Если б можно было вернуть пролетевшие годы, я хотел бы вновь  пережить
одно из тех лет, когда мы  проводили  такие  чудные  вечера  около  вашего
фортепьяно, а дети играли вокруг нас, меж  тем  как  ваш  отец,  добрейший
человек, хлопотал о том, чтобы всем нам было тепло и светло..."

   По возвращении в Париж все дети писали мадемуазель  Луизе  или  просили
Виктора Гюго  написать  за  них  и  бранили  его,  когда  находили  письмо
неудавшимся. "Папа написал не так, как я ему сказала", - добавляла  Дидина
в приписке.
   Летом 1831  года,  такого  бурного  для  Гюго,  умиротворяющее  влияние
Бертенов произвело чудо. Поэт совершал прогулки при луне, под  "сенью  ив,
поникших над рекой". Теперь  он  слышал  только  музыку  и  голоса  детей:
растворяясь в природе, он забывал "роковой город".  Адель  Гюго  тоже  как
будто  поддалась  очарованию  этой  жизни.  Ходили  слухи,  что   Сент-Бев
согласился занять предложенную ему бельгийцами кафедру профессора в Льеже.
Итак,  соперник  удалится.  Но,  увы,  в   начале   июля   Гюго   допустил
неосторожность: написал ему, что все идет прекрасно и Адель вновь  кажется
очень счастливой. Тотчас же  Сент-Бев,  задетый  за  живое,  отказался  от
профессорской кафедры в Льеже. И тогда Гюго, отбросив  всякую  гордость  и
всякое благоразумие, не справившись со своим страданием,  признался  Сент"
Беву в своих страхах.

   Виктор Гюго - Сент-Беву, 6 июля 1831 года:
   "То, что я хочу сказать  вам,  дорогой  друг,  причиняет  мне  глубокое
страдание, но сказать это необходимо. Ваш переезд в Льеж избавил  бы  меня
от объяснений. Вы, несомненно, замечали иногда, как я хочу  того,  что  во
всякое другое время было бы для меня  настоящим  несчастьем,  а  именно  -
расстаться  с  вами.  Но  раз  вы  не  уезжаете  по   каким-то,   вероятно
основательным, причинам, мне надо, друг мой, излить перед вами душу,  хотя
бы в последний раз! Я дольше не могу выносить то  состояние,  которому  не
будет  конца,  пока  вы  живете  в  Париже...  Так  перестанем  на   время
встречаться, а когда-нибудь, как можно скорее, мы встретимся вновь и уж не
расстанемся до конца жизни. Черкните мне несколько слов.  Кончаю  на  этом
письмо. Сожгите его, чтобы никто, даже вы сами, не  мог  его  впоследствии