Сент-Бев. "Но сказать вам, что привязанность эта осталась  той  же  самой,
какой она была, сказать, что восхищение еще  живет  в  моей  душе,  словно
некий домашний, семейный культ божества, - это значило бы солгать вам,  и,
если бы я двадцать раз заверил вас в прежнем поклонении,  вы  бы  мне  все
равно не  поверили..."  Неожиданный  поворот:  оказывается,  Сент-Бев  был
оскорбленной стороной!

   "Каким бы преступником я  ни  был  перед  вами  или  каким  должен  был
казаться вам, я полагаю, друг мой, что и вы  были  тогда  виноваты  передо
мной. Имея в виду ту тесную дружбу, которая связывала нас, это была вполне
реальная  вина,  заключавшаяся  в  недостатке   искренности,   доверия   и
откровенности. Я не намерен ворошить печальные воспоминания. Но именно это
и причинило мне боль. Вздумай вы рассказать о своем  поведении,  в  глазах
всего света оно было бы безупречным, ведь оно было  достойным,  твердым  и
благородным. А я вот не считаю его столь душевным,  столь  хорошим,  столь
редкостным,  столь  исключительным,  каким  оно  бы  могло  быть  при  той
задушевной дружбе, которая тогда соединяла нас в жизни..."

   Каждого человека изумляет дурное мнение о нем других  людей.  Гюго  был
ошеломлен; он ответил Сент-Беву только через  пять  дней,  18  марта  1831
года:

   "Я  не  хотел  отвечать  под  первым  впечатлением  от  вашего  письма.
Впечатление это было слишком  печальным  и  слишком  горьким.  Я  бы  тоже
оказался несправедливым, как и вы. Я решил подождать несколько дней. Нынче
я по  крайней  мере  спокоен  и  могу  перечесть  ваше  письмо,  не  боясь
разбередить глубокую рану, которую оно нанесло  мне.  Должен  сказать,  не
думал я, что все случившееся между нами, известное лишь нам двоим на  всем
свете, могло быть когда-нибудь  забыто...  Вы  ведь  должны  помнить,  что
произошло при обстоятельствах самых горестных в моей жизни, в  ту  минуту,
когда мне пришлось выбирать между нею и вами. Вспомните, что я  вам  тогда
сказал, что я предложил, что  я  обещал,  конечно,  с  твердым  намерением
выполнить обещание и поступить так, как вы того пожелаете. Вспомните это и
скажите, как вы могли написать,  что  в  этом  деле  у  меня  не  было  по
отношению к вам искренности, доверия, откровенности! И все это вы написали
мне через какие-нибудь три месяца... Я вам это прощаю  сейчас.  Но,  может
быть, придет день, когда вы сами себе этого не простите..."

   На полях этого письма, рядом со словами "известные лишь  нам  двоим  на
всем свете", Сент-Бев написал (вероятно, для потомства):  "Ложь!  Он  этим
хвастался перед нею, приписывая мне то,  чего  я  не  говорил".  Рядом  со
словами: "Вспомните, что я вам предложил" стоит  злобная  реплика:  "В  ту
самую минуту он мне лгал и вел двойную игру". На  конверте  написано:  "Он
вел двойную игру. Писал мне пышно, а действовал наперекор.  Оттого  и  шел
несколько лет упорный поединок между нами".
   "Упорный поединок", в котором двое мужчин сражались из-за Адели, и  эти
заметки на полях, как нам кажется, доказывают, что отчасти и  на  нее  тут
падает ответственность. Нельзя отрицать, что летом 1831 года она разлюбила
своего знаменитого мужа. Он сам в отчаянии признает это и даже говорит это
сопернику. Почему охладела жена? У Гюго, так же как у его отца, требования
чувственности были, несомненно, сильнее  обычных.  Адель  жаждала  отдыха,
страшилась пылких страстей и отвергала  домогательства  мужа.  Сент-Бев  в
своих стихах ликовал:

   Адель, бедняжечка! Как часто ночью темной,
   В тот час, когда твой лев, свирепый, неуемный,
   Врывается в твое ночное забытье.
   Чтобы схватить тебя и грубо взять свое,
   Тебе приходится, овечка дорогая,
   Вести тяжелую борьбу, изнемогая,
   Хитрить на все лады, чтоб верность сохранить
   Тому, с кем чистых чувств тебя связала нить!
   [Сент-Бев, "Детство Адели" ("Книга любви")]

   К тому же муж, окруженный ореолом славы, вовсе  не  обязательно  бывает
любезным с женой. Даже наоборот: как мать,  всецело  отдающая  себя  своим
детям, поэт всего себя отдает творчеству. Он  становится  раздражительным,
нетерпимым, властным. Адель, как  она  это  и  предвидела  во  времена  их
помолвки, обрела в Викторе деспотического повелителя; она жалела  о  своем
робком и покорном поклоннике. Не подлежит сомнению то, что она  потихоньку
встречалась с Сент-Бевом, виделась с  ним  наедине,  что  она  неосторожно
передавала ему слова своего мужа, и даже несомненно то, что на этих тайных
свиданиях вдали от Циклопа, влюбленная пара безжалостно критиковала его.
   Переход от супружеской верности к измене сердца и ума  занял  несколько
месяцев. В апреле соперники обменивались резкими  письмами,  а  затем  под
давлением Адели они помирились, - обоих растрогало то,  что  она  заболела
из-за этих распрей. Сент-Бев написал  Гюго:  "Могу  я  прийти  пожать  вам
руку?"  Гюго  ответил:  "Приходите  в  ближайшие  дни  пообедать  с  нами.
Непременно". Необходимо напомнить, что в это  время  Сент-Бев  уже  прочел
"Собор Парижской Богоматери", что, несмотря на всеобщие похвалы, книга  не