Сент-Бев - Виктору Гюго:
   "Друг мой, я не могу этого вынести. Если б вы знали, как  проходят  для
меня дни и ночи, какие противоречивые страсти владеют мною, вы бы пожалели
меня, оскорбившего вас, и пожелали бы мне смерти, но никогда  не  осуждали
бы меня и память обо мне предали бы вечному забвению... Во мне, знаете ли,
кипит бешенство, я полон отчаяния; минутами мне  хочется  уничтожить  вас,
право, "хочется убить вас. Простите мне  эти  ужасные  порывы.  Подумайте,
однако, что у вас-то такая полнота жизни, столько у вас замыслов, а в моей
душе пока пустота, после нашей погибшей дружбы! Как! Неужели она  навсегда
утрачена? Больше я уже не могу приходить к вам; ноги моей больше у вас  не
будет, - это невозможно. Но это отнюдь не равнодушие... Если я  впредь  не
буду видеться с вами, то лишь потому, что такая дружба, как та, что была у
нас с вами, не может чуть теплиться. Она живет, или ее убивают. Ну  что  я
делал бы теперь у вашего семейного очага, когда я заслужил ваше недоверие,
когда меж нами закралось подозрение, когда вы тревожно наблюдаете за мной,
а госпожа Гюго не смеет посмотреть на меня, не  попросив  у  вас  взглядом
разрешения? Нет, мне непременно нужно удалиться и свято блюсти заповедь  -
воздержись..."

   На следующий день Гюго ответил очень мягко:

   "Будем снисходительны друг к другу, дорогой мой. У меня  своя  рана,  у
вас -  своя;  горестное  потрясение  пройдет.  Время  все  излечит.  Будем
надеяться, что когда-нибудь мы увидим в том, что  пережили,  лишь  причину
еще больше полюбить друг друга. Жена прочла ваше письмо. Приходите ко мне,
приходите почаще. Всегда пишите мне..."

   Но ведь он нарочно сказал - ко мне, он не сказал - к нам. И Сент-Бев не
пришел. А Гюго передал жене свое трагическое объяснение с ним, сказал, что
он предложил Сент-Беву,  показал  письма  Сент-Бева.  Странная  ошибка  со
стороны знатока человеческих душ. Разве могли оставить  Адель  равнодушной
болезненные ноты скорби, звучавшие в этих письмах? Как ей было не пожалеть
своего друга, своего наперсника, которого она к тому же обратила,  как  ей
казалось, на путь благочестия? Как Гюго не догадался, что  она  скорее  уж
извинит Сент-Бева за то, что он отверг нелепое  предложение,  чем  простит
мужу готовность лишиться ее? Все это еще оставалось скрытым в ее гордой  и
затуманившейся головке.
   Первого января  1831  года  Сент-Бев  прислал  игрушки  детям,  и  Гюго
отправил ему записку.

   "Как вы добры к моим детишкам, дорогой друг. Нам с женой  очень,  очень
хочется  лично  поблагодарить  вас.  Приходите  послезавтра,  во  вторник,
пообедать с нами. 1830-й год прошел! Ваш друг, Виктор".

   Ответа не было.
   Пытаясь забыться, Сент-Бев погрузился в  изучение  политико-религиозной
доктрины - сен-симонизма. "У меня  в  ту  пору  сердце  болело,  страдания
терзали сердце, охваченное страстью. И чтобы отвлечься, я играл по  всякие
умственные игры..." Гюго вновь принялся за "Собор  Парижской  Богоматери".
Адель, покинутая, мечтала.



5. ANANKE - РОК

   Собор Богоматери очень  стар,
   но, пожалуй, он переживет Париж,
   видевший, как он родился...
   Жерар де Нерваль

   В начале января 1831 года Гюго завершил работу над  "Собором  Парижской
Богоматери". Этот длинный роман он написал за  шесть  месяцев,  представив
рукопись в крайний срок, назначенный издателем Госленом. В  сущности,  ему
нужно было только все записать и скомпоновать, а  материал  он  собирал  и
обдумывал три года; он прочел много исторических трудов,  хроник,  хартий,
описей, грамот, изучал  Париж  времен  Людовика  XI,  осматривал  то,  что
сохранилось от старых домов той эпохи.  И  главное,  он  досконально  знал
Собор, его винтовые лестницы, его таинственные каменные каморки, старинные
и современные документы. В этом романе, надеялся он, все будет исторически
точным: обстановка, люди, язык. "Впрочем, не это важно в книге. Если  есть
в ней достоинства, то благодаря тому, что она плод воображения, причуды  и
фантазии..." В самом деле,  если  эрудиция  автора  была  вполне  реальна,
персонажи романа кажутся нереальными. Архидиакон Клод Фролло  -  чудовище;
Квазимодо, уродливый большеголовый карлик, - один из  гротескных  образов,
теснившихся в воображении Гюго; Эсмеральда -  скорее  прелестное  видение,
чем женщина.
   Однако этим персонажам предстояло жить в умах людей всех стран  и  всех
наций. Ведь  они  обладали  бесспорным  величием  эпических  мифов  и  той
глубокой правдивостью, которую им сообщила  их  тайная  связь  с  душевным