как спускается вечерний сумрак на сады Гренель, подмечал все  краски  и
очертания вещей. На следующий день, наблюдая  издали  "архипелаг  кровавых
облаков",  он  читал  своим  ученикам,  сидевшим  вокруг  него  на  траве,
какое-нибудь стихотворение, вроде "Закатов".

   Я вечера люблю; мне нравится закат,
   Когда его лучи внезапно золотят
   Усадьбы, скрытые листвою;

   Когда вдали огнем объят густой туман,
   Когда меж облаков небесный океан
   Сверкает ясной синевою
   [Виктор Гюго, "Закаты" ("Осенние листья")].

   Нередко он читал им также стихи из "Восточных мотивов". Как ему  пришла
мысль нарисовать некий условный Восток? Это  было  тогда  в  моде.  Греция
боролась за свою свободу,  Байрон  умер  за  Грецию.  Во  всем  мире  люди
либеральных взглядов были на ее стороне, к ним принадлежали и друзья  Гюго
- художники и поэты. Дельфина Гэ, Ламартин, Казимир  Делавинь  -  все  они
писали стихи, прославлявшие Грецию. Но  эти  стихи  были  плоскими.  Гюго,
обладавший драматическим чутьем, пытался  создать  в  "Восточных  мотивах"
живые сцены. Он любил перезвон слов, ему нравилось, когда они  отбивали  в
его  стихах  дьявольскую  zapateado  [чечетка   (исп.)],   перебрасывались
нежданными рифмами, чудесным образом сохраняя и число слогов,  и  ритм,  и
поразительную гармонию строфы. Декорацией ему служили солнечные  закаты  в
садах Гренель. Из них он навлекал свое золото и огни. Его Восток находился
на улице Нотр-Дам-де-Шан.

   За мною по углам роится мгла густая,
   А я задумчиво смотрю в окно, мечтая
   О том, чтоб там, вдали, где горизонт померк,
   Внезапно засиял восточный город алый
   И красотой своей нежданной, небывалой
   Туманы разорвал, как яркий фейерверк
   [Виктор Гюго, "Мечты" ("Восточные мотивы")].

   Для живописных  картин  Востока  у  него  было  достаточно  источников:
Библия, читанная и перечитанная на улице Фельянтинок, советы  ориенталиста
Эрнеста Фуине  (с  этим  чиновником,  влюбленным  в  арабскую  поэзию,  он
познакомился когда-то у Шарля Нодье), поэмы Байрона и, главное, - Испания,
та, которую, воспевали в "Романсеро", и та, что жила в его  воспоминаниях.
Ему хотелось, чтобы сборник "Восточные мотивы" был  подобен  какому-нибудь
старинному и прекрасному испанскому  городу,  в  котором  высится  большой
готический собор, а "на другом конце города, среди смоковниц  и  пальм,  -
восточная мечеть с куполами из меди и олова... с арабской вязью стихов  из
Корана над каждой дверью, со сверкающими святилищами с мозаичным  полом  и
мозаикой стен..." [Виктор Гюго. Предисловие  к  "Восточным  мотивам"]  Это
была больше Гранада, чем Стамбул. Что за важность!  Восточные  эти  мотивы
или не очень восточные, но они были восхитительны. Поэт играючи  возрождал
в них прелестную строфику поэтов Плеяды:

   Зара в прелести ленивой
   Шаловливо
   Раскачалась в гамаке
   Над бассейном с влагой чистой,
   Серебристой,
   Взятой в горном ручейке.
   С гамака склонясь к холодной
   Глади водной,
   Как над зеркалом живым,
   Дева с тайным изумленьем
   Отраженьем
   Восхищается своим.

   "Восточные мотивы" - это ряд  прихотливых  и  неправдоподобных  стихов,
слегка окрашенных иронией, и вдруг в них  поэт,  позабыв,  что  он  только
играет, отдается в плен страстным грезам, и  сквозь  поверхностную  истому
экзотических  слов  поднимается  искренняя,   молодая   чувственность,   и
купальщица Зара, раздвинув цветочные  рамки  слащавой  гравюра,  возникает
прекрасной искусительницей, волнующей и автора, и читателя.

   Выйдет Зара молодая,
   Вся нагая,
   Грудь ладонями прикрыв
   [Виктор Гюго, "Купальщица Зара" ("Восточные мотивы")].

   И может быть, самая прекрасная из этих  песен  была  та,  которую  Гюго
создал, оторвавшись и от  Востока,  и  от  Запада,  и  от  времени,  и  от
пространства, и назвал ее "Экстаз".