Виктор Гюго - это форма, искавшая своего
   содержания и наконец нашедшая его.
   Клод Руа

   Если Гюго казался когда-либо счастливым человеком, то именно в 1827 и в
1828 годах. В 1826 году у  него  родился  сын  Шарль.  Квартира  на  улице
Вожирар стала  тесна,  Гюго  снял  целый  особняк  -  дом  N_11  по  улице
Нотр-Дам-де-Шан, - "поистине обитель поэта, притаившуюся в конце  тенистой
въездной аллеи", за которой зеленел романтический сад, украшенный прудом и
"деревенским мостиком". Из парка было два выхода: один, в глубине,  вел  в
Люксембургский сад, а выйдя за ворота, Гюго мог пешком дойти до  городских
застав - Монпарнасской, Мэнской и  Вожирарской.  За  ними  уже  начинались
сельские пейзажи, над полями люцерны и клевера вертелись  крылья  ветряных
мельниц. Вдоль Большой Вожирарской улицы тянулись распивочные и кабачки  с
беседками, служившие  местом  встреч  отставных  наполеоновских  офицеров,
мастеровых и гризеток.
   Сент-Бев, который уже не мог обходиться без семейства  Гюго,  поселился
около них, в доме N_19; вместе с ним жила там его мать. Ламартин  навестил
Сент-Бева и расхваливал потом "уединенный уголок, и мать поэта, и  сад,  и
голубей... Все это напоминало мне церковные домики и добродушных  сельских
священников, которых я так любил в  детстве".  Гюго  ежедневно  виделся  с
Сент-Бевом и живо интересовался  его  работой  о  поэтах  Плеяды.  Ронсар,
Белло, Дю Белле привлекли его внимание к  старинным  стихотворным  формам,
казавшимся теперь новыми, и особенно  к  свободной  форме  баллад,  больше
отвечавшей его виртуозности, чем торжественная ода.
   Каждый смотрит на природу сквозь призму своего  темперамента.  Гюго  до
безумия любил простонародный  квартал  Вожирар  с  его  песнями,  воплями,
бесстыдными поцелуями; деликатный Сент-Бев  вздыхал:  "Ах,  какая  унылая,
плоская местность за бульваром!" Поэтому Гюго не часто брал его  с  собой,
когда,  давая  отдых  глазам,  утомленным  работой,  отправлялся  на  свою
ежевечернюю прогулку до деревни Плезанс, чтобы полюбоваться закатом. Поэта
окружал теперь маленький двор - тут был и старший его брат Абель, и  шурин
Поль Фуше, и целая ватага молодых художников и поэтов. Их,  как  магнитом,
притягивало к нему; среди прочих талантов у Гюго был дар привлекать к себе
молодежь. Каждому поклоннику он немедленно отвечал на  его  послание:  "Не
знаю, поэт ли я, но что вы поэт, в этом я не сомневаюсь". Стоило юноше  из
города Анже, Виктору Пави, написать в своей статье несколько  восторженных
строк об "Одах и балладах" - и он стал получать от  их  автора  письмо  за
письмом: "Под вашей статьей не  постыдились  бы  подписаться  лучшие  наши
писатели... Не является ли главным достоинством моей  книги  то,  что  она
дает материал для таких  замечательных  статей,  как  ваши  "фельетоны"  и
"Анжерские афиши"?.." Можно ли зайти дальше  в  похвалах?  Но  даже  такие
гиперболы все еще не удовлетворяли Гюго. Пави приехал в Париж и был принят
Гюго так сердечно, что чуть не заплакал от  счастья.  Он  и  двадцать  лет
спустя с трепетом волнения вспоминал об этой встрече. "Право, можно было с
ума сойти!.." - говорил он.
   Пави  познакомил  Виктора  Гюго  с  Давидом  д'Анже,   уже   знаменитым
скульптором, защищавшим  современное,  живое  искусство.  Ко  двору  поэта
присоединились художники и литографы - Ашель и Эжен Девериа, два  красавца
с гордой осанкой, которые работали в одной  мастерской  с  Луи  Буланже  и
каким-то чудом жили, как и Гюго, на улице Нотр-Дам-де-Шан. Буланже был  на
четыре  года  моложе  Гюго  и  сделался  его  тенью.  Картины  его   стали
иллюстрациями к стихотворениям Гюго  "Мазепа",  "Колдовской  хоровод";  он
написал портреты Гюго и его жены. Вскоре Буланже подружился с  Сент-Бевом,
и Гюго называл их не иначе, как "мой художник и мой поэт". Эжен Делакруа и
Поль Гюэ тоже участвовали в  вечерних  прогулках  поэта.  Так  через  Гюго
складывался союз современных ему писателей и художников.
   Летними вечерами отправлялись на прогулку целой ватагой; шли  в  "Мулен
де Бер", поесть там лепешек, потом обедали в кабачке за некрашеным столом,
пели за обедом песни и спорили. Однажды вечером Абель  Гюго,  услышав  под
деревьями что-то похожее на пение  скрипок,  зашел  в  сад  тетушки  Саге,
пообедал у нее в беседке и остался доволен  кухней.  За  двадцать  су  там
давали яичницу из двух яиц, жареного цыпленка, сыр и вдоволь белого  вина.
По воскресеньям приходила с мужем и Адель Гюго, к которой вся эта  молодая
компания относилась с  восторгом  и  почтением.  Теодор  Пави  находил  ее
"приветливой и рассеянной". Кругом шли  шумные  беседы,  а  она  о  чем-то
мечтала, и если вдруг вмешивалась в разговор, то всегда невпопад. Впрочем,
говорила она редко, - она очень боялась грозного  взгляда  мужа  и  больше
молчала. Ее мать, госпожа Фуше, умерла 6 октября 1827  года,  а  сестренку
Жюли, которая была лишь на два года старше Дидины Гюго, отдали  учиться  в
монастырский пансион.
   Виктор Пави при первом  своем  посещении  Гюго  был  поражен,  что  тот
говорил с ним о живописи, а не о поэзии. Но ведь в  эти  годы  поэзия  для
Гюго приближалась к живописи.  Он  приводил  ватагу  своих  почитателей  в
"Мулен де Бер".

   ...под кровом темноты,
   Когда гуляют ошалевшие коты,
   Поэт глядел, как умирает светлый Феб... -