хорошего) самого духа нашей лирической поэзии.  Тут  он  близок  к  другим
крупным поэтам Франции, которые столетием позднее учили,  что  присутствие
образного слова, уже является элементом красоты, что  наш  язык,  лишенный
разнообразия в ударениях, требует  точных  ритмов  и  правильных  рифм  и,
наконец, что поэзия - это прежде всего музыка.
   Эта  поразительная  эволюция   в   творчестве   Гюго   началась   после
торжественных "Од". Когда вышли в свет "Оды и  баллады"  (1826),  Ламартин
написал ему из Флоренции: "Хочу  по-дружески  еще  раз  дать  вам  суровый
совет: не стремитесь к оригинальности! Подумайте хорошенько,  прав  я  или
нет: ведь это игра ума, а не то, что  вам  надо..."  "Глобус"  -  умный  и
серьезный журнал - не очень благосклонно относился к  Виктору  Гюго.  Этот
либеральный орган печати, призывавший к международным  культурным  связям,
раздражала,  а  иногда  и  возмущала  "Французская  Муза"  и  ее  салонный
католицизм. Однако редактора журнала,  Поля-Франсуа  Дюбуа,  преподавателя
литературы и журналиста, человека властного  и  даже  гневливого,  однажды
затащили на улицу Вожирар к "ангелу Виктору",  как  говорила  Софи  Гэ,  и
Дюбуа потом признался, что его очаровала молодая чета  Гюго:  "В  скромной
квартирке над столярной мастерской я увидел в крошечной гостиной  молодого
поэта и молодую мать, баюкавшую свою малютку дочь, учившую  ее  складывать
молитвенно  ручонки  перед  гравюрами  рафаэлевских  мадонн  с  младенцами
Иисусами. Эта  наивная,  искренняя,  хотя  и  немножко  театральная  сцена
растрогала и восхитила меня..." Гюго, со своей стороны, заверил  редактора
"Глобуса" в своей симпатии к нему: "За те немногие часы, которые я  провел
подле вас, вы внушили мне чувство истинной дружбы..."
   Когда  "Оды  и  баллады"  вышли  в  свет,  Дюбуа,  сохранивший   нежные
воспоминания о "святом семействе" с улицы Вожирар,  передал  книгу  своему
бывшему ученику в Бурбонском коллеже Шарлю-Огюстену Сент-Беву, который вел
отдел литературной критики в "Глобусе", и сказал ему: "Вот стихи  молодого
варвара Виктора Гюго, у которого есть талант...  Я  с  ним  знаком,  и  мы
иногда встречаемся". Сент-Бев  написал  большой  и  похвальный  отзыв,  но
разумно предостерегал в нем автора от крайностей: "В поэзии, как, впрочем,
и в другом, ничего нет опаснее, как чрезмерная сила; если ее не  укрощать,
она может наделать много вреда; из-за нее  то,  что  было  оригинальным  и
новым, вполне способно сделаться странным; яркий контраст перерождается  в
жеманную антитезу; автор стремится к изяществу и простоте,  а  приходит  к
слащавости и упрощенности, он ищет героическое,  а  встречает  гигантское;
если же он когда-нибудь попытается изобразить гигантское, ему не  избежать
ребячливости..."
   Критик был еще моложе поэта (младше его на два  года),  но  он  обладал
широким  образованием,  чутьем  к  оттенкам   и   был   одним   из   самых
проницательных  умов  своего  времени.  Он  отличался   также   врожденной
тонкостью вкуса, верностью суждений. Остатки религиозности боролись в  нем
с реалистическим  и  скептическим  духом,  развившимся  благодаря  научным
занятиям. Этот лирик и позитивист страстно мечтал о  счастье,  о  любви  и
страдал, думая, что он не может внушить любовь. Внутренняя жизнь  занимала
его  больше,  чем  живописность  фразы.  В  своей  статье  он   восхищался
"пламенным стилем Гюго, его красочными образами, нежданными их переходами,
гармонией его стиха", но из всех "Од и баллад" больше всего хвалил  он  те
немногие  стихотворения,   в   которых   Виктор   Гюго,   возвышаясь   над
виртуозностью,  изливал  чувства,  поднимавшиеся  из  глубины  его   души.
"Постарайтесь вообразить себе самые чистые часы любви, самую целомудренную
нежность в браке, самое священное слияние  душ  перед  взором  господа,  -
словом, вообразите в  мечтах  наслаждения  страсти,  похищенной  с  небес,
слетевшие к нам на крылах молитвы, и все ваши мечты осуществит  да  еще  и
превзойдет поэт Гюго в стихотворениях, которым он дал прелестные названия:
"Еще раз о тебе" и "Ее имя".  Цитировать  их  -  это  значит  омрачить  их
целомудренную тонкость чувства". Действительно, это были задушевные стихи,
проникнутые нежной лиричностью.

   Люблю и чту тебя, как высшее созданье,
   Как предков правнуки благоговейно чтут,
   Как любит брат сестру, что делит с ним страданья,
   А старики - внучат, которые к ним льнут.
   Я так люблю тебя, что слезы умиленья
   Текут из глаз моих при имени твоем...
   [Виктор Гюго, "Еще раз о тебе" ("Оды и баллады")]

   Легко понять, как радовались молодые супруги, читая 2 января 1827  года
эти похвалы стихам, дорогим для них, появившиеся в обычно суровом журнале.
Их не  огорчили  некоторые  оговорки  критика,  -  общий  тон  статьи  был
благожелательный и даже почтительный; Гете, прочитав ее, не ошибся в своем
суждении - 4 января он сказал Эккерману: "Виктор Гюго -  истинный  талант,
на который  оказала  влияние  немецкая  литература.  Его  юность  была,  к
несчастью, ущемлена в поэзии педантизмом лагеря  классицистов,  а  теперь,
извольте-ка, даже "Глобус" за него,  -  стало  быть,  он  победил".  Гений
распознал гения.
   Статья в "Глобусе" была подписана инициалами - С.Б. Виктор Гюго написал
редактору журнала, господину Дюбуа, два письма - в первом  спрашивал,  кто
такой этот С.Б., а во втором благодарил его.