как будто чувствуешь свое почти воздушное происхождение - твоя муза всегда
возвышенна в тех творениях, кои я видел..."

   У Виктора Гюго вошло в привычку посылать отцу свои оды: генерал  хвалил
их, делая, однако, наивные и педантические замечания  о  форме  стихов.  В
отношении денег он проявил щедрость и, оплакивая свои замки  в  Испании  и
потерянную  субсидию,  все  же  оказывал  сыновьям  помощь  в  меру  своих
возможностей.  Возможности  эти  возросли  бы,   говорил   он,   если   бы
правительство увеличило ему сумму пенсии, на что он имеет право, и Виктор,
друг Шатобриана, могущественного в те годы, должен  в  этом  помочь  отцу.
Итак, Виктор стал покровителем  отца,  и  вскоре  отношения  их  сделались
такими сердечными, что генерал пригласил его приехать поработать  в  Блуа,
где он купил совместно с женой просторный загородный дом - бывшее владение
монастыря Сен-Лазар.  Но  чтобы  воспользоваться  приглашением,  следовало
признать своей родственницей вторую  жену  генерала  Гюго,  а  сыновья  от
первой жены еще не были согласны на это.
   Так же как  и  отца,  Виктора  Гюго  очень  тревожило  здоровье  Эжена.
Насколько Абель был юношей спокойным и положительным, настолько Эжен давно
был подвержен приступам ярости. Несомненно, что в их роду  были  характеры
буйные, с болезненным воображением, видевшим вокруг  всякие  ужасы.  Но  у
Эжена, особенно после смерти  матери,  эти  опасные  черты  развились  так
сильно, что вызывали беспокойство. Стихи  своего  брата  он  критиковал  с
такой завистливой злобой, что это  коробило  Феликса  Бискара.  Он  где-то
пропадал целыми днями, не проявлял  больше  ни  малейшей  привязанности  к
братьям,  писал  отцу  гнусные  письма,  которые  Виктор  старался  как-то
извинить: "Подождем судить,  дорогой  папа.  У  Эжена  доброе  сердце,  он
признает свою вину..."
   А истина была в том, что Эжен сходил с ума  от  ревности  и  в  поисках
облегчения давал волю приступам бешенства. Он не мог перенести мысли,  что
в скором времени его брат женится на Адели, и доходил до того, что говорил
Виктору ужасные вещи о его невесте.

   Виктор Гюго - Адели Фуше, 30 ноября 1821 года:
   "В  отвратительном  свете  предстал  передо  мной  характер   человека,
которому я  еще  вчера  был  глубоко  предан,  человека,  ради  будущности
которого я отчасти пожертвовал своей  будущностью,  человека,  которому  я
отдавал плоды своего труда и бессонных ночей, хотя должен был  считать  их
твоим достоянием. До сей поры я все ему прощал, в его  низкой  зависти,  в
его злобных и подлых выходках я видел лишь неприятные  странности  желчной
натуры... Боже мой! Если б я сказал тебе,  какого  имени  он  заслуживает!
Нет, я этого не скажу тебе, я не хотел бы и самому себе это сказать...  Ты
не понимаешь меня, моя Адель, ты  удивляешься,  что  твой  Виктор  охвачен
таким бурным негодованием и так неумолим к проступку брата. Адель,  ты  не
знаешь, что он мне сделал. Я все ему прощал и впредь  прощал  бы,  -  все,
кроме этого. Лучше уж он зарезал бы меня во сне. На свете есть только одно
существо, в отношении которого я не могу простить ни малейшего оскорбления
и даже намерения оскорбить, - и конечно, я говорю не о  себе!  Как  посмел
этот негодяй коснуться самого дорогого, самого  святого  для  меня?  Зачем
вздумал он отнять у  меня  мое  достояние,  мою  жизнь,  единственное  мое
сокровище? Ах, если бы это был чужой мне человек!.."

   И все же он простил. Справедливость  не  позволила  ему  считать  брата
вполне ответственным за его выходки, - ведь порою казалось, что  Эжен  сам
не сознает, что он говорит.



5. ХОТЕТЬ - ЭТО МОЧЬ

   Пора мечтаний, и силы, и благодарения!..
   Быть чистым, быть сильным, быть возвышенным
   и верить в чистоту людей...
   Виктор Гюго

   Больше шести месяцев  прошло  со  времени  помолвки  в  Дре,  и  вокруг
семейства Фуше опять пошли сплетни.  Дядюшка  невесты,  господин  Асселин,
человек неблагожелательный, старший брат Фуше - Виктор, приятели и кумушки
говорили, что Адель  серьезно  компрометирует  себя,  принимая  ухаживания
юноши, который ничего не делает, не умеет заработать на жизнь  и  даже  не
может  добиться  согласия  своего   отца.   Невеста   прониклась   всякими
сомнениями, стала настойчивой: "Я  вижу,  Виктор,  когда  рассуждаю  не  в
шутку, что у нас очень мало оснований  считать  нашу  женитьбу  возможной.
Пойми положение моих родителей:  они  не  видят  ничего  определенного..."
Жалобы Адели были кроткими и носили мещанский характер; Виктор  по  самому
складу своей натуры вставал в таких случаях в  позу  гордого  испанца:  "Я
пойду к твоим родителям и скажу им: "Прощайте, вы увидите меня, лишь когда
я добьюсь независимого положения и согласия моего  отца,  или  не  увидите
вовсе..." Затем он описывал с горечью, что должно за сим  последовать.  Он
умрет, и "когда-нибудь, Адель, ты встанешь с постели женою другого;  тогда
ты возьмешь все мои письма и сожжешь их,  чтобы  не  сохранилось  никакого