с ней. Сначала она как будто обрадовалась, потом пришла в ужас: какие  еще
пойдут толки, если ее встретят с молодым человеком! На  Виктора  она  была
немного сердита, ведь он сам, из сыновней покорности, согласился больше не
видеться с нею. Он поклялся, что только и мечтает о том, чтобы  прийти  на
улицу Шерш-Миди, если это  "возможно  и  прилично".  Адель  возмутили  эти
слова. "Истинная любовь, - подумала она, - не ставит таких  условий".  "Ты
сумел отвергнуть мою просьбу прийти к нам..."
   Печально положение влюбленных, когда они должны считаться с  самолюбием
своих родителей. Виктор с горечью воскликнул: "Ради тебя я бросился  бы  в
пропасть; ты остановила меня ледяной рукой..."  Адель  обиделась:  "Очень,
очень хочу, чтобы мама встретила нас  и  увидела,  что  я  разговариваю  с
тобой.  Тогда  она  отдаст  меня  в  монастырь,  и   я   буду   совершенно
счастлива..." Ссора влюбленных в  духе  Мольера  -  в  минуту  досады  они
доходят до сарказмов, но остерегаются разрыва. "Прощай, - грозится Виктор,
- больше, не стану писать тебе, не стану говорить с тобою, больше не увижу
тебя. Будь довольна..." Но через два дня он сказал: "Если, сверх ожидания,
тебе захочется еще что-нибудь сообщить мне, ты могла бы  написать  мне  по
такому  адресу:  "Париж,  Главный  почтамт,  до  востребования,  господину
Виктору Гюго, из Тулузской литературной  академии..."  И  разумеется,  она
написала - еще и еще раз и вновь стала обожаемой Аделью.  Записная  книжка
Виктора Гюго в зиму  1820-1821  года  испещрена  таинственными  заметками:
свидания "на улице Драгон,  на  улице  Эшоде,  на  улице  Вье-Коломбье,  в
Люксембургском саду (Р.)...  Комната-улыбка  (х)...  Рука-прощание  (Люкс.
г)..."
   26 апреля 1821 года. Двойная годовщина - счастья и отчаяния.

   Виктор - Адели:
   "Вот начинается второй год несчастья. Доживу ли я до третьего года?.. А
сейчас прощаюсь с тобой, моя Адель. Час уже поздний, ты спишь и не думаешь
о локоне своих волос, который подарила мне, а твой  муж  ежевечерне  перед
сном благоговейно прижимает его к губам..."

   Адель - Виктору:
   "Пишу тебе в последний раз. Отдам тебе эту записочку  второпях,  потому
что за мной следит весь дом Дювидаль. Итак, я больше не увижу тебя  -  это
невозможно, и больше не буду получать  от  тебя  вестей.  Не  буду  больше
обманывать маму, но удовлетворится ли она этим? Не знаю".

   И вдруг нежданная развязка.  Госпожа  Гюго  тяжело  заболела.  Ей  было
совсем не полезно жить на четвертом этаже, да еще в доме  без  сада,  и  в
январе 1821 года она переехала в квартиру, снятую Абелем  в  первом  этаже
дома N_10 по улице "Мезьер. Сыновья, которых она приучила к ручному  труду
(и к тому же  склонные  к  нему  по  семейной  традиции),  превратились  в
столяров, маляров, обойщиков, красильщиков, так как у матери уже  не  было
средств, чтобы устроиться на новом месте. Все три сына и она вместе с ними
вскапывали землю в саду, сажали, прививали, подчищали дорожки. Однажды она
очень устала, разгорячилась, тут же ее продуло, и она заболела воспалением
легких. Сыновья проводили бессонные ночи, ухаживая за ней.  27  июня  1821
года, в три часа утра, она умерла у них на руках.
   Абель, которого вызвали, помог им выполнить скорбные  обязанности.  Три
брата и несколько друзей, в том числе молодой священник герцог  де  Роган,
поклонник первых поэтических опытов Гюго, проводили покойницу на  кладбище
в Вожирар. Вечером Виктор в  глубокой  тоске  бродил  по  городу.  Как  он
одинок! Умерла та, которая была всем для него. Отец живет  в  Блуа,  такой
враждебный или по меньшей мере  равнодушный.  Невеста  отказала.  Эжен  не
может простить ему две обиды: Адель и литературный успех. Уже  в  те  дни,
когда они детьми качались на качелях в саду фельянтинок, братья устраивали
сражения, чтобы привлечь внимание "будущей красавицы". Со времени триумфов
Виктора у Эжена все больше нарастала злоба против брата,  и  он  плохо  ее
сдерживал. Виктор  немного  жалел  Эжена,  но  все  же  ему  было  приятно
чувствовать свое превосходство - удовлетворенное  самолюбие  младшего.  Но
вскоре их отношения стали мучительны для него. Эжен уже давно пугал  своих
близких приступами черной меланхолии, иногда находившей на него,  а  после
смерти матери он стал как сумасшедший.
   Ища надежды и утешения, Виктор побрел под дождем к Тулузскому подворью.
   Как был он изумлен в этот скорбный вечер, увидев, что у Фуше  все  окна
ярко освещены! Притаившись в тени деревьев, он слышал доносившуюся из дома
музыку и веселый смех. Знакомыми закоулками он пробрался поближе к окнам и
увидел Адель: в белом  платье,  с  цветами  в  волосах,  она  танцевала  и
улыбалась. Этого удара он всю  жизнь  не  в  силах  был  забыть.  Подобные
воспоминания  позднее  помогли  ему  глубоко  понять  бедняков,   которые,
приникнув к окнам богачей, с  горечью  смотрят  на  празднества,  для  них
навсегда недоступные. На следующее утро, когда Адель прогуливалась в саду,
туда прибежал Виктор, - самое это появление и бледность юноши  говорили  о
каком-то несчастье. Адель бросилась  к  нему:  "Что  случилось?"  -  "Мама
умерла. Вчера ее похоронили". - "А я-то вчера танцевала!" Оба  разрыдались
- и эти пролитые вместе слезы были их обручением.
   Господин  Фуше  отправился  на  улицу  Мезьер,  чтобы   выразить   свое
сочувствие, и горячо советовал Виктору уехать из Парижа. Жизнь  в  столице
была дорога, а молодые люди казались очень бедными. Виктор  написал  отцу,