сообщил ему ужасную весть.

   Генералу Гюго, 28 июня 1821 года:
   "Наша утрата огромна, непоправима. Но у нас остался ты,  папа,  и  наша
любовь, наше уважение к тебе могут лишь возрасти... Ты должен знать, какая
у нее была душа: никогда она не говорила о тебе с гневом. Нам не  подобает
и никогда не подобало судить о плачевных раздорах, разлучивших тебя с нею,
но теперь, когда осталась лишь чистая, светлая  память  о  ней,  разве  не
стерлось все остальное?.. От бедной нашей матушки нам ничего не досталось,
лишь кое-какая одежда, дорогая для нас  по  воспоминаниям.  Расходы,  коих
потребовали ее болезнь и погребение, превысили  наши  слабые  возможности;
немногие сохранившиеся у нас ценные вещи - столовое серебро, часы и прочее
- ушли на эти надобности, да и могли ли они получить лучшее применение? Мы
еще обязаны расплатиться с доктором и с некоторыми другими  долгами.  Если
ты не можешь взять это на себя, мы постараемся впоследствии все  заплатить
из того, что заработаем своим трудом. Обстановка в доме ничего  не  стоит,
да и принадлежит она Абелю, у которого мама жила вместе с  нами,  так  как
сама она не могла платить за квартиру. Главная наша цель  сейчас,  дорогой
папа, как можно скорее не быть тебе в тягость..."

   Все три сына желали, чтобы  отец  приехал  в  Париж  уладить  их  дела;
растерявшись, они цеплялись за этот обломок крушения, еще хранивший  следы
величия. Финансовое положение генерала не улучшилось. Овдовев,  он  прежде
всего поспешил жениться на "госпоже Мари-Катрин Тома и  Сактуан,  тридцати
семи лет, вдове помещика господина Анакле д'Альме". Такие имена фигурируют
в книге  записей  актов  гражданского  состояния,  тогда  как  в  письмах,
оповещавших о состоявшемся событии, говорилось о женитьбе генерала Гюго на
"вдове господина  д'Альме,  графине  де  Салькано".  Она  была  любовницей
генерала в течение восемнадцати лет. Для этих "старых супругов" достаточно
оказалось "сказать "да" в муниципалитете", а свадьбы с колокольным  звоном
у них не было. Полковник Луи Гюго, проживавший в городе Тюле, в  письме  к
своей сестре Готон возмущался, что "генерал даже не сообщил о смерти  жены
своим братьям! Эта беспечность показывает, как мало он к нам  привязан..."
Второй брак состоялся 20 июля 1821 года в Шабри  (департамент  Эндр);  Луи
Гюго узнал о нем только в январе 1822  года  и  сейчас  же  уведомил  свою
сестру, вдову Мартен-Шопин:  "Если  это  правда,  придется  скрепя  сердце
примириться  с  (злосчастной)  судьбой..."   Сыновья   несколько   месяцев
притворялись, будто они не знают, что отец оформил свой брак. Да  и  разве
могли бы они препятствовать?  Они  полностью  зависели  от  отца,  -  мать
оставила им только долги, а они, кроме Абеля, ничего не зарабатывали.
   Супруги Фуше полагали, что если они, как обычно, снимут на лето домик в
окрестностях Парижа, им не избежать встреч с  Виктором  Гюго.  Они  решили
уехать в Дре. От Парижа до  этого  городка  надо  было  ехать  дилижансом,
заплатив за место двадцать пять франков, а у Виктора Гюго не было двадцати
пяти франков. Но они забыли, что он обладал железной волей, которая важнее
денег, и вдобавок склонностью к приключениям. Господа Фуше  отправились  с
дочерью в дилижансе 15 июля, Виктор Гюго последовал за ними 16 июля.

   Виктор Гюго - Альфреду де Виньи, 20 июня 1821 года:
   "Весь путь я прошел пешком, под знойным солнцем, и нигде на дорогах  не
было ни малейшей тени. Я измучился, но  горжусь,  что  отмахал  "на  своих
двоих" двадцать лье; на всех, кто проезжает в экипажах, смотрю с жалостью;
если бы вы сейчас были со мною, перед вами было бы самое дерзкое  двуногое
существо...  Я  очень  многим  обязан  этому  путешествию,  Альфред.   Оно
несколько отвлекло меня. Я истомился в нашем унылом доме..."

   На один день он остановился в Версале у Гаспара де Понс, затем отдохнул
в долине Шеризи, где написал элегию в  ламартиновском  духе  о  страданиях
благородного и чистого сердца:

   "...Как черный кипарис, что высится в долине,
   Безрадостен и одинок,
   Влачит он век свой безотрадный;
   Увы, он не обвит лозою виноградной,
   И не ему, увы, улыбку шлет цветок
   [Виктор Гюго, "В долине Шериэи" ("Оды и баллады")].

   Жалоба  искренняя,  тон  условный.  В  сущности,  он  радовался   этому
путешествию, радовался своей молодости, сознанию своей  силы,  наслаждался
купаньем в реке в тени берез, красотой пейзажа и  встречавшихся  руин.  19
июля он уже был в Дре, взбирался на старые башни, воздвигнутые на холме  с
обрывистыми  склонами,  и  восхищался  "погребальной   часовней   герцогов
Орлеанских... Эта белая недостроенная часовня  контрастирует  с  черной  и
разрушенной  крепостью;  эта  усыпальница  возвышается   над   развалинами
дворца..." Вкусы поэта уже определились: "Руины и зелень, черное и  белое,
символическое истолкование контраста между прошлым и будущим..."
   Он твердо решил совершать прогулки до тех пор, пока не встретит Адели и
ее отца. Городок Дре невелик, и желанная встреча наконец произошла.

   Адель - Виктору (карандашом):