высятся два памятника - Гутенбергу и Клеберу. И вот, повинуясь внутреннему
голосу, мы клянемся  Гутенбергу  не  позволить  задушить  Цивилизацию,  мы
клянемся Клеберу не позволить задушить Республику..."

   Он объявил, что придет час возмездия:

   "И час этот пробьет.  Оно  уже  близится,  это  ужасное  отмщение.  Уже
сегодня мы слышим грозную поступь истории - это шагает  наше  победоносное
будущее. Да, уже завтра все начнется, уже завтра Франция будет  проникнута
только одной мыслью: прийти в себя, обрести душевное равновесие, стряхнуть
кошмар отчаяния, собраться с силами; взращивать семена священного гнева  в
душах  детей,  которым  предстоит  стать  взрослыми;  отливать   пушки   и
воспитывать граждан; создать армию, неотделимую от народа; призвать  науку
на помощь войне; изучить тактику пруссаков, подобно тому  как  Рим  изучал
тактику карфагенян; укрепиться, стать тверже, возродиться, снова сделаться
великой Францией, какою она была в 1792 году, Францией, вооруженной идеей,
и Францией, вооруженной мечом...  В  один  прекрасный  день  она  внезапно
распрямится! Да! Это будет грозное зрелище; все увидят, как  одним  рывком
она вернет себе Лотарингию, вернет Эльзас! И что же, это  все?  Нет!  Нет!
Послушайте меня, она займет Трир,  Майнц,  Кельн,  Кобленц...  весь  левый
берег Рейна... и тогда все услышат громкий голос  Франции:  "Наступил  мой
черед! И вот я здесь, Германия! Но разве я твой враг? Нет! Я твоя  сестра.
Я все у тебя отвоевала и все тебе возвращаю, но при  одном  условии  -  мы
станем  отныне  единым  народом,  единой  семьей,  единой  Республикой..."
[Виктор Гюго.  За  войну  в  настоящем  и  за  мир  в  будущем.  Заседание
Национального собрания 1 марта 1871 г. ("Дела и речи", "После изгнания")]

   При выходе из зала он услышал, как один из представителей правой сказал
своему соседу: "Луи Блан - мерзавец, а этот  еще  хуже".  Поэту  хотелось,
чтобы вся группа левых покинула зал  заседаний  вместе  с  представителями
Эльзаса и Лотарингии. Он не мог их уговорить. Когда Национальное собрание,
испугавшееся Парижа, решило заседать в Версале, он возражал: "Господа,  не
будем посягать на Париж. Не  следует  заходить  дальше  Пруссии.  Пруссаки
искалечили Францию. Не будем же ее обезглавливать". Его не послушали.
   Восьмого марта Собрание обсуждало вопрос о Гарибальди. Было  предложено
отменить состоявшееся в Алжире избрание  в  депутаты  великого  итальянца,
который в самый тяжелый для Франции момент встал на ее  защиту.  В  бурной
обстановке, при неистовых криках большинства Собрания, Гюго возражал. Как?
Единственный иностранец, пришедший сражаться за Францию;  единственный  из
всех генералов в этой войне, кто не понес поражения, и  его  вознамерились
исключить!.. Виконт де Лоржериль перебивал его на  каждой  фразе,  называл
Гарибальди "статистом  из  мелодрамы"  и  заявил  наконец,  что  "Собрание
отказывается  слушать  господина  Виктора  Гюго,   ибо   он   говорит   не
по-французски".  Среди  страшного  шума   и   возгласов:   "К   порядку!",
председатель попросил Гюго объясниться.
   - Я удовлетворю вас, господа, - сказал Гюго, - и пойду еще дальше,  чем
вы ожидаете.  Три  недели  назад  вы  отказались  выслушать  Гарибальди...
Сегодня вы отказываетесь выслушать меня. Этого с меня достаточно. Я  подаю
в отставку... [Заседание Национального собрания от 8 марта 1871 г.  ("Дела
и речи", "После изгнания")].
   Напрасно председатель от имени Собрания выразил сожаление; напрасно Луи
Блан говорил о душевной  боли,  испытываемой  столькими  французами  из-за
того, что  гениальный  человек  вынужден  оставить  Национальное  собрание
Франции...
   - Он сам этого захотел! - закричал один из правых.
   - По собственной воле, - поддержал его герцог де Мармье.
   Левая в полном составе направилась в дом поэта. Он же  11  марта  начал
готовиться к отъезду в Аркашон. Он был в прекрасном  настроении,  радуясь,
что хлопнул дверью, уходя из Собрания,  которое  он  презирал.  Однако  он
сожалел, что не мог  разрешить  ряд  задач,  и  записал  в  своей  книжке:
"Задуманные акты, которые отставка  моя  помешала  мне  совершить:  Отмена
смертной казни. - Отмена позорящих и бесчестящих  наказаний  по  приговору
суда. - Реформа  магистратуры.  -  Подготовка  к  организации  Соединенных
Штатов Европы. - Обязательное и бесплатное обучение. -  Права  женщины..."
Программа на сто лет.
   Он пародировал Национальное собрание, изображая,  как  бы  там  Корнель
попытался произнести фразу: "А как вы думаете, что он мог  против  троих?"
Вот как бы это происходило, писал Гюго.

   "Корнель. А как...
   Дориваль. Дурак!
   Белькастель. Красный!
   Правая (в один голос). Опасный! (Продолжительный смех.)
   Рауль Дюваль (Корнелю). Уважайте законы!
   Корнель. ...вы...
   Анисон дю Перрон. Увы! Увы! (Всеобщий смех.)
   Корнель. ...дума...
   Бабэн-Шеве. Нет ума? Да, да, вязать сумасшедших.
   Пра-Пари (Корнелю). Таких, как вы!..
   Аббат Жафр (Корнелю). Ваша речь недостойна Собрания.