господин Ленорман дю Бюиссон,  занимал  пост  прокурора  в  гражданском  и
уголовном суде Нантского судебного округа. Семейство Требюше  и  Ленорманы
при монархии были, "как все", монархистами. Буря Революции их разделила. У
Софи Требюше одни родственники стали белыми, а другие - синими; ее  дед  -
Ленорман дю Бюиссон, - судейский чиновник по своему положению и сутяга  по
призванию, согласился стать членом Революционного трибунала в  Нанте,  что
не вызывало уважения у его внучки, возмущавшейся крайностями террора.
   Софи Требюше, осиротевшую в детстве, воспитала ее тетка, госпожа Робей,
вдова нотариуса, - особа решительная, роялистка и вольтерьянка,  привившая
свои взгляды и девочке. Госпоже Робен было шестьдесят лет, когда ей в 1784
году доверили воспитание  племянницы.  В  1789  году  она  благожелательно
смотрела  на  созыв  Генеральных  штатов,  но  в  1793  году,   напуганная
жестокостями, имевшими место в Нанте, и казнями уважаемых  ею  людей,  она
решила укрыться вместе с племянницей в маленьком городке Шатобриане, где у
них были родственники. Близ  него,  в  самой  середине  края,  охваченного
восстанием, находилось поместье Ренодьера, уже два столетия принадлежавшее
семейству Требюше.
   Как все девушки, выросшие без матери, Софи Требюше обладала  характером
решительным и независимым, вдобавок она не верила в  Бога,  была  добра  и
великодушна; она смело скакала верхом на лошади в окрестностях  Шатобриана
по дорогам  с  высокими  откосами;  защитой  ей  служило  свидетельство  о
благонадежности, выданное девице  Требюше,  несомненно  благодаря  старику
Ленорману, якобинцем Карье, ужасным проконсулом Нанта, и она  пользовалась
этим талисманом для  того,  чтобы  спасать  священников,  не  присягнувших
новому уложению о духовенстве, или устраивать побеги шуанам.
   Ведь она тоже стала "горячей вандейкой, питавшей ужас перед деспотизмом
Конвента".  По  правде  сказать,  обеим  этим   женщинам,   укрывшимся   в
Шатобриане, оставалось  только  выбирать  между  двумя  видами  террора  -
террором якобинских солдат  и  террором  "разбойников",  то  есть  шуанов.
Красный террор или белый  террор.  Поэтому  Софи  предпочитала  маленькому
городу, раздираемому ненавистью, свой простой дом на ферме  Ренодьере.  Ей
нравилось ходить в сабо,  работать  в  саду.  В  Пти-Оверне  "мужики"  еще
называли  ее  "наша  барышня",  как  в  старые  времена.  Эта  независимая
амазонка, немало  гордившаяся  своими  родственными  связями  с  окрестным
мелким дворянством, стоическая душа, всегда занятая цветами, погруженная в
грезы, видевшая себя в смутных мечтах невестой  некоего  героя,  с  каждым
днем все больше привязывалась к таинственному краю, где она поселилась.
   Маленькая армия синих, голодная,  измученная,  доведенная  до  отчаяния
ненавистью, которая ее окружала, в отместку грабила и убивала  мятежников.
Бравый Мюскар - прекрасный человек, отнюдь не отличавшийся кровожадностью,
говорил со вздохом: "Прискорбно командовать войсками,  когда  они  позорят
своих начальников". Тем не менее  он  проклинал  "всех  фурий,  вероломных
негодяев, мегер", которые поддерживали отношения с шуанами и  помогали  им
устраивать засады на патриотов. Софи Требюше принадлежала к этой категории
вандейцев и разделяла их злобные чувства, тем более что в Ренодьере  синие
однажды дали волю "кровавому разгулу и разврату".
   И  все  же,  когда  в  один  прекрасный  летний  день  1796  года  она,
возвращаясь с верховой прогулки в Шатобриан, встретила на дороге  веселого
капитана    Гюго,    который    "прочесывал"    перелески    в     поисках
"разбойников-шуанов", у нее нашлось достаточно причин быть с ним любезной.
Во-первых, молодой офицер не нес ответственности за  происходившую  резню.
Она  слышала,  что  он  имеет  влияние  на  Мюскара,  и   притом   влияние
благотворное. А главное, подошедший крестьянин только что  сообщил  "своей
барышне": "Синие нагрянули. А тут совсем близко наши  священники.  Займите
остолопов".  Она  принялась  (и   очень   успешно)   кокетничать,   тотчас
согласилась принять  капитана  Гюго  с  его  солдатами  и  увела  отряд  в
Ренодьеру.
   Подали фрукты и  прохладительные  напитки.  Начался  разговор.  Молодой
капитан  произвел  впечатление.  Он  имел   некоторое   образование,   мог
цитировать Тита Ливия  и  Тацита,  декламировать  стихи  Вольтера,  элегии
Парни, сам сочинял мадригалы и акростихи "в  таком  стиле,  какой  приятен
красоткам".  Кроме  того,  он  отличался  грубоватой,   но   заразительной
жизнерадостностью, всегда готов был и петь, и сражаться. Мюскар сочинил  в
его адрес следующую шутливую эпитафию:

   Здесь спит краса и гордость батальона;
   От смеха умер он и умирал, смеясь,
   За мрачным Стиксом рассмешил Плутона,
   И мертвые теперь признали смеха власть.

   Завязать добрые отношения с могущественным в краю офицером было на руку
барышне Требюше, и она еще раз  встретилась  с  ним.  Она  с  любопытством
наблюдала за  этим  двадцатитрехлетним  капитаном  с  чувственным  ртом  и
ласковыми глазами. А его самого, хоть он и возил за собою  в  походах,  по
примеру своих начальников, доступную девицу, "пышногрудую, но скудоумную",
Луизу Буэн, именовавшую себя "женою Гюго", хоть он и  хвастался,  довольно
грубо, своими любовными  победами,  -  его  привлекала  молодая  бретонка,
обладавшая мужским умом и мужской храбростью. С ее стороны  было  искусным
политическим ходом пригласить  Гюго  и  Мюскара  к  тетушке  Робен.  Двери
большинства домов в Шатобриане были закрыты  перед  офицерами  Республики.