| |
также неизданная рукопись почти завершенных сборников "Песни Гавроша" и
"Стихи Жана Прувера". Затем "Дела и речи во время изгнания" (для книги
"Виктор Гюго в изгнании"). Сюзанна должна бдительно охранять этот
сундук..." Что бы ни случилось, путешественник никогда не отправится без
багажа в свой вечный путь.
4. "ПЕСНИ УЛИЦ И ЛЕСОВ"
"Вильям Шекспир" был опубликован в 1864 году, а в 1865 году "Песни улиц
и лесов" удивили тех, кто видел в Гюго апокалипсического поэта и критика
титанической мощи, - внезапно они узнали Гюго чувственного и веселого. Всю
жизнь он поклонялся любви и с наслаждением воспевал ее. С юных лет его
воображению рисовались фривольные картины: фавн, разглядывающий сквозь
ветви дерева белоснежных нимф; лицеист, подсматривающий через щели чердака
за гризеткой, отходящей ко сну; очаровательные и нежные босые ножки
купальщицы; косынка, приоткрывающая прелестную грудь; юбка, приподнявшаяся
до розовой подвязки туго натянутого чулка; встреча с молодой незнакомкой:
Она была одна на берегу, - босая,
Окутана волос каштановой волной;
Мне вдруг подумалось: не нимфа ли речная?
И тихо я ее позвал: "Пойдем со мной!"
Резвился ветерок, светило солнце ярко,
Шептались с камышом прозрачные струи,
И, зарумянившись, прелестная дикарка
Со смехом бросилась в объятия мои
[Виктор Гюго, "Аврора" ("Созерцания")].
В его папках скопилось множество подобных стихов. Уже в 1847 году он
хотел опубликовать "Стихи улицы"; позднее он придумал другое название:
"Песни улиц и лесов". Завершив работу над "Легендой веков" и чувствуя
потребность в разрядке, он написал для этого сборника несколько новых
песен; в 1865 году работа над ним была завершена. Резкий контраст между
"Песнями улиц и лесов" и предшествующими книгами имел своей целью поразить
воображение читателя. Поэт "выпустил Пегаса на лужок", и тот, почуяв волю,
помчался. Длинные волны александрийских стихов сменились короткой зыбью
восьмисложника. Весь сборник состоял из восьмистопных стихов и
четырехстрочных строф, излюбленных Теофилем Готье и Генрихом Гейне;
казалось, Гюго побился об заклад, что сможет преодолеть любые трудности.
Дерзость, порою напоминавшая юного Мюссе, должна была возбудить
негодование добродетельных критиков и привести в восторг других. Луи Вейо
торжествовал:
"Господин Гюго родился в 1802 году, значит, он почти достиг того
возраста, в котором находились два старца, увивавшиеся вокруг Сусанны...
Если старцы Сусанны пели, то, несомненно, они пели "Песни улиц и лесов".
Здесь раскрывается их душа. Это отвратительно..."
Другой враг, Барбе д'Орвильи, издевался:
"Виктор Гюго, этот могучий трубач, созданный для того, чтобы трубить
музыку всех атак и походных маршей, пожелал стать литературным Тирсисом и
дрожащим голосом напевать, наигрывать, насвистывать на свирели нежные
идиллии, хотя всем известно, что и грудь и губы у него способны выдувать
воздух с такой силой, что он может разорвать медные спирали самых мощных
валторн".
Бонапартистская пресса видела в этом воспевании шаловливых проказ
юности бесспорное доказательство старческой похотливости. Гюго изображали
"дряхлым развратником, у которого нет ни одного волоска на голове". На
самом же деле он оставался крепким как скала, не утратил вкуса к
наслаждениям, считал чувственную жизнь здоровой. Было ли это
преступлением? "Можно ли гармонично сочетать речи пожилого человека с
далекими песнями молодости?.. Можно ли самому стать их посмертным
издателем? Имеет ли старик право вспомнить годы своей юности? Автор думал
об этом. Отсюда и возникла эта книга..."
Ненужные оправдания. "Песни" восхитили всех своей ошеломляющей
виртуозностью. Это признавали даже его недруги. Барбе д'Орвильи воздавал
хвалу "музыканту, в совершенстве владевшему своим инструментом... Ничего
подобного не видано во французском языке, и даже во французском языке
самого господина Гюго". Он писал о том, что читатель восхищен легкостью
поэта и небывалым искусством версификации. "Когда ритм создается этим
гением, он производит удивительное, фантастическое впечатление, подобное
тому, которое в живописи рождают в нас арабески, выполненные таким же
гением. Господин Гюго - гений поэтического арабеска. Он делает из своего
стиха все, что захочет. Арлекин превращал свою шляпу в лодку, в кинжал, в
лампу; господин Гюго делает из своего стиха много других вещей! Он играет
с ним так, как играла на бубне цыганка, которую я однажды видел; этот день
|
|
