| |
Германии. Он советовал добавить Гете. "Гете - всего лишь талант, -
возражал Гюго. - Гете - ограниченный писатель. Гении беспредельны. Масштаб
бесконечности, заключенный в них, определяет их величие... Они вмещают в
себя неведомое. Еврипид, Платон, Вергилий, Лафонтен, Вольтер не допускали
ни преувеличений, ни ужасов, ни чудовищного. Чего же им недостает? Именно
этого".
Вот ответ тем, кто упрекал Гюго именно за это. Вся книга представляет
собою защитительную речь pro domo [о себе (лат.)]. Гений никогда не должен
подвергаться критике. Даже его недостатки являются его достоинствами.
Гения нельзя превзойти. "Искусство, будучи искусством, не устремляется ни
вперед, ни назад... Пирамиды и "Илиада" остаются на первом плане. Уровень
шедевров для всех одинаков - это некий абсолют... Отсюда возникает
убежденность поэтов. Они возлагают надежды на будущее с возвышенной
уверенностью" и, всматриваясь в прошлое, с родственным чувством
подыскивают себе равных. Гюго считает себя равным наиболее великим поэтам.
Современники посмеивались над этой заносчивостью, мы находим ее в целом
обоснованной. "Суждение французского поэта о поэте Англии" - так
говорилось в проспекте книги, написанном самим автором.
Великие люди, составляющие таинственную группу гениев, обладают тремя
качествами: наблюдательностью, воображением, интуицией. Они находятся в
прямой связи не только с человечеством и природой, но и со
сверхъестественными силами. "В творчестве Шекспира возвышается высокий мыс
сновидения. Точно так же и у других великих поэтов..." Promontorium somnii
[высокий мыс сновидения (лат.)]. Таково название одной главы, написанной
для "Вильяма Шекспира", которая долгое время не публиковалась, хотя она -
один из ключей к пониманию Гюго. "Всякий мечтатель таит в себе этот
воображаемый мир... Равновесие духа, временно или частично нарушенное, не
есть явление исключительное ни у отдельных личностей, ни у целых народов".
Promontorium somnii, как по мысли, так и по стилю - главный предмет
рассуждений. Но, по вполне понятным соображениям, Гюго не хотел печатать
эту похвалу безумию.
После того как очерк "Вильям Шекспир" был продан Лакруа и был подписан
договор, последний признался, что к тому же самому юбилею он заказал книгу
о Шекспире Ламартину. "Надеюсь, - писал он, - это обстоятельство вас не
смутит". Вот яростный ответ Гюго:
"Меня это больше не смущает, меня это оскорбляет. Оскорбление нанесено
моему прославленному другу Ламартину, оскорбление и мне. Вам вздумалось
устроить скачки с препятствиями, поставить нас с Ламартином в положение
лицеистов, состязающихся на конкурсе в сочинении на заданную тему. Вы мне
сообщаете: "Успех, которым, я надеюсь, будет пользоваться ваша книга,
повлечет за собой и распродажу книги Ламартина". Сомневаюсь, что я смогу
тащить за собою на буксире такого великого поэта, как Ламартин, сомневаюсь
также, что Ламартину будет приятно, если кто-то станет тащить его за собой
на буксире..."
Другой эпизод, связанный с 300-летием Шекспира. Французские писатели
создали Шекспировский комитет. Виктор Гюго был избран председателем, и,
так как он не мог присутствовать на торжественном банкете, Комитет решил,
что его кресло останется свободным. Так отметит Париж во время банкета
отсутствие прославленного изгнанника. После банкета празднество
предполагалось перенести из "Гранд-отеля" в театр Порт-Сен-Мартен, где
будет поставлен "Гамлет" Поля Мериса. Жорж Санд написала послание, которое
должно было быть прочитано на банкете, послание "короткое и банальное,
примиряющее Шекспира и Вольтера". Тем не менее было очевидно, что
правительство, боясь скандала, запретит банкет. Но само это запрещение,
говорил Мерис Огюсту Вакери, послужит превосходной рекламой для книги.
Банкет был запрещен, а книга вышла в свет. Малларме сказал: "Есть
страницы, словно изваянные скульптором, но сколько ужасных вещей". Пресса
сдержанно отнеслась к книге. Поэта упрекали в том, что он пожелал
выступить в роли критика. "Странная идея, - отвечал Гюго, - запрещать
поэту заниматься критикой. Кто же лучше шахтера знает галереи шахт?.."
Амеде Ролан с насмешкой писал в "Ревю де Пари" "Плохо скрытый тайный
смысл книги сводится к следующему. Гомер - великий грек. Эсхил - великий
эллин; Исайя - великий иудей; Ювенал - великий римлянин; Шекспир - великий
англичанин; Бетховен - великий немец. А кто же великий француз? Как? Разве
его не существует? Рабле? - Нет! - Мольер? - Нет! - Право, трудно
догадаться. Монтескье? - Нет, и не он! - Вольтер? - Фи! - Так кто же?.. -
Стало быть, Гюго!.. - А где же Вильям Шекспир? Я говорил о нем столько же,
сколько сам Виктор Гюго. Это великое имя послужило здесь лишь вывеской..."
Тем временем удивительный старик разбирал свои рукописи в Брюсселе: "Я
отправляю в "Отвиль II" [в записных книжках Гюго так называется
"Отвиль-Феери" - домик, где жила Жюльетта Друэ, после того как она из-за
сырости покинула виллу "Фаллю" (прим.авт.)] новый сундук, средней
величины, с внутренним и висячим замком, содержащий в себе неизданную
рукопись - продолжение "Легенды веков". В другом сундуке - "Конец Сатаны",
драма "Тысяча франков вознаграждения", "Вторжение" и комедия "Бабушка";
много папок с начатыми сочинениями; моя записная книжка, дневник 1840-1848
годов; кроме того, рукописи уже опубликованных вещей: "Отверженные",
"Вильям Шекспир", "Легенда веков", "Песни улиц и лесов". Положена туда
|
|
