| |
вдохновенному поэту пушек, рожков, маневров, схваток, мундиров, - я
признаюсь, что это сражение вызывает живой интерес". Но он полагал, что
этот очерк, так же как и описание монастыря Пти-Пикпюс и глава о деньгах,
не имеют никакого отношения к роману. Попутно отметим, что подобные упреки
делали и Бальзаку и Толстому, в этом не упрекали лишь Мериме. Но Бальзак и
Толстой являются более великими писателями, чем Мериме. Не слишком ли
длинно описание Геранды в начале "Беатрисы"? Может быть, и так, но без
этих длиннот роман стал бы менее насыщенным. Нужны иногда замедления
темпа, умолчания, паузы, время. Философское предисловие к "Отверженным"
начинается словами: "Это книга религиозная..." Вот в чем секрет. Сент-Бев,
который обладал вполне достаточным вкусом, чтобы распознать шедевр,
остерегался написать статью, но заметил в своей тайной записной книжке,
что, в то время как все представители его поколения превратились в
стариков, похожих на тех ревматиков, что сидят на скамейках около Дома
Инвалидов и греются на солнышке, Виктор Гюго являл собой пример цветущей
молодости.
В ресторане Маньи за обедом Тэн сказал:
- Гюго?.. Гюго совсем не искренен.
Сент-Бев разразился негодующей тирадой:
- Как? Вы, Тэн, считаете, что Мюссе выше Гюго! Но ведь Гюго создает
книги... Под носом у правительства, которое все же обладает достаточной
властью, он сорвал самый большой успех в наше время... Он проник всюду...
Женщины, народ - его читают все. Любую его книгу расхватывают за четыре
часа - с восьми до полудня... В молодости, как только я прочел "Оды и
баллады", я сразу же понес показать ему все свои стихи... Эти люди из
"Глобуса" называли его варваром. Так вот, всем, что я сделал, я обязан
ему. А люди из "Глобуса" за десять лет ничему меня не научили...
- Позвольте, - возразил Тэн, - Гюго - это громадное явление нашего
времени, но...
- Тэн, - прервал его Сент-Бев, - не говорите о Гюго!.. Вы его не
знаете. Только мы двое здесь знаем его: Готье и я... Творчество Гюго -
великолепно!
3. ГОРА В ОГНЕ
Беспредельный гений.
Бодлер
Теофиль Готье говорил об "Отверженных": "Это ни хорошо, ни плохо;
творение это создано не руками человеческими, оно, можно сказать,
порождение стихии". Эта оценка более подходит к другим произведениям
периода изгнания, и в частности к "Вильяму Шекспиру", "масштабной книге
эпической критики", излившейся из лавы, из которой возникают гигантские
фигуры с еще не померкшим огненным отсветом. Три причины побудили Гюго
обратиться к Шекспиру: в 1864 году должно было быть отмечено 300-летие со
дня его рождения, и благодаря этому тема становилась актуальной;
Франсуа-Виктор попросил его написать предисловие к своему переводу, а
главное, Гюго испытывал потребность заменить предисловие к "Кромвелю",
написанное сорок лет тому назад, неким итоговым сводом суждений, который
явился бы литературным завещанием XIX века и романтизма.
Шекспира Гюго знал весьма посредственно. Можно вспомнить о первой его
встрече с Шекспиром в Реймсе, в мае 1825 года. Тогда Нодье перевел ему
экспромтом "Короля Иоанна", и молодой поэт был потрясен. Он не пожелал
дочитать трагедию в переводе Летурнера и имел на то основания. Но Нодье и
Виньи познакомили его и с другими шекспировскими драмами. Прибыв на
Джерси, Франсуа-Виктор спросил отца:
- Чем ты будешь заниматься во время изгнания?
Отец ответил:
- Буду созерцать океан. А ты что намерен делать?
- Буду переводить Шекспира, - ответил сын.
Гюго величественно заметил:
- Есть люди, равные океанам.
Диалог театральный, но к чести Франсуа-Виктора, по натуре своей
человека ленивого, следует сказать, что он мужественно принялся за этот
гигантский труд: "Нужно было перевести тридцать шесть драм, сто двадцать
тысяч стихотворных строк". Труд этот мог быть осуществлен лишь благодаря
гернсийской скуке, а также при помощи одной молодой девушки, мисс Эмили
Патрон. Гюго следил за работой сына в меру своих познаний в английском
языке, - а они были невелики. Но эта работа привела его к размышлениям о
гениях, о роли поэта, об искусстве. Говоря о Шекспире, он получил
возможность сказать и о самом себе. Вдохновение придало его труду
необычайную яркость; предисловие превратилось в целую книгу. Был ли это
очерк о Шекспире? Лишь в небольшой степени. Подлинный сюжет очерка -
рассуждение о гении, вернее, о гениях. В рамки разговора о Шекспире он
включает Гомера, Иона, Эсхила, Исайю, Иезекииля, Лукреция, Ювенала,
Тацита, Иоанна Богослова, Данте, Рабле, Сервантеса. Тут только один
француз и два грека. Бельгийский издатель Лакруа, маленький человечек с
рыжими бакенбардами, был недоволен, что среди гениев нет представителя
|
|
