Бактериологическое отделение в 1911 году и был самым младшим членом этого 
коллектива, обстановка в лаборатории была очень благоприятной. "Некоторые 
изображали мне Флеминга человеком замкнутым и сухим, но я этого не нашел. Меня 
встретил радушный коллега, готовый прийти на помощь новичку. Он не прочь был 
посмеяться и даже сыграть какую-нибудь шутку над товарищем, например, положить 
ему под микроскоп кусочек "пластицина" и насладиться произведенным эффектом. Он 

действительно был застенчив, но его застенчивость не была вызвана 
неуверенностью 
в себе. Он знал, что он знает,и это давало ему душевное спокойствие. Однако 
старые тормозящие рефлексы мешали ему проявлять свои чувства. А вот когда речь 
заходила о практической проблеме, он обсуждал ее с легкостью, без обиняков. 
Если 
товарищ или даже сам Райт отстаивал какую-нибудь техническую нелепость, Флеминг 

возражал, выдвигая очень убедительные доводы. Но делиться своими переживаниями 
он не мог, и ему становилось не по себе, когда это делали другие. Он находил 
напыщенными и слишком преувеличенными чувства, которые менее строгий судья 
нашел 
бы просто человеческими".

Но все же, если его друг, которого он очень любил, откровенно радовался встрече 

с ним, непроницаемое лицо Флеминга оживлялось и на мгновение озарялось. 
Исчезало 
напряженное выражение и появлялась обаятельная улыбка, а взгляд голубых глаз 
становился поразительно мягким. Но это бывало редко и длилось недолго. Вообще в 

любой обстановке, несмотря на свой небольшой рост, который еще подчеркивали его 

широкие плечи, он выделялся среди окружающих, но сам он об этом не догадывался 
и 
страдал от того, что невысок. Сын одного из его друзей готовился к экзаменам, и 

Флеминг сказал о нем: "Ему нечего бояться экзаменов. Он высокий. Высокие люди 
могут делать, что им вздумается, и попасть куда захотят". Он ходил, слегка 
раскачиваясь, и при этом чуть надменно пожимал плечами, - возможно, его походка 

объяснялась привычкой носить шотландскую юбочку в те времена, когда он был в 
Лондонском шотландском полку, но она также выражала уверенность в себе и своего 

рода вызов. Он удивительно владел своим телом и поэтому метко стрелял и 
проявлял 
сверхъестественную ловкость в крокете, что приводило его в восторг.

Он завязал в Лондоне некоторые знакомства вне больницы и вне семьи. 
Австралийский врач Педж, проходивший практику в Сент-Мэри, представил его своим 

друзьям - Пигрэмам, у которых был дом в Варвик-гарден. Флеминг пришелся по душе 

этой семье, особенно двенадцатилетней Мэрджори Пигрэм. "Алеку, - пишет она, - 
было тогда около тридцати лет. Это был серьезный и молчаливый молодой человек, 
с 
крупной головой, красивыми глазами, широкими и сильными кистями рук... Для меня 

он был идеальным товарищем. Он был очень простодушен, и поэтому игра с девочкой 

ему действительно доставляла удовольствие. Когда он затевал какую-нибудь игру, 
он это делал с неподдельным увлечением и ничуть не свысока. Мы с ним играли в 
гольф по придуманным им правилам.

- Вот смотрите, - говорил он, - вы будете всю партию играть с короткой клюшкой, 

а я вас побью, играя с обычной.

Я знала, что он меня победит, и он всегда меня побеждал. Если шел дождь, он 
разрабатывал правила игры в гольф на ковре. Нужна была огромная ловкость, чтобы 

бросить мяч с таким расчетом, что он остановится на определенном рисунке ковра, 

но Алеку это удавалось.

Мои родители его обожали, а мать обращалась с ним, как с ребенком моего 
возраста. "Алек, не говорите глупостей", - бросала она ему, когда он принимался 

утверждать какой-нибудь вздор, лишь бы оживить разговор. Одним из его любимых 
"номеров" было рассказывать об очередном чудесном исцелении больного: "Да я 
здесь ни при чем. Больной все равно бы выздоровел", что неизменно вызывало 
возмущение моей матери. Если же его спрашивали, чем был болен человек, которого