|
аппарата он успевал ввести сальварсан четырем больным за то время, которое
требовалось другим на одно вливание. В Лондонском шотландском полку, где он
спас
немало жертв бледной спирохеты, его прозвали "рядовой 606", и какой-то
карикатурист изобразил его со шприцем в руке вместо ружья. Ему нравилось, что
сальварсан дает такие эффективные результаты.
Он был хорошим диагностом. Профессор Ньюкомб приводит характерный случай: один
больной с язвой на губе в течение шести месяцев лежал в клинике
университетского
колледжа с диагнозом туберкулеза. Были испробованы все методы лечения, но
безуспешно, и больного перевели в Сент-Мэри для вакцинотерапии. Язва продолжала
увеличиваться. Как-то Флеминг в течение суток заменял лечащего врача. Врачебная
этика требует, чтобы заменяющий врач не менял назначенное лечение. Но Флеминг
отнюдь, не был ортодоксом и немедленно принял три преступные меры: взял у
больного кровь, ввел ему сальварсан и послал Ньюкомбу срез ткани с запиской:
"Язва губы... Туберкул?"
"Ну что ж, - рассказывает Ньюкомб, - я подумал: раз Флеминг пишет - туберкул,
значит, так оно и есть... Однако я обнаружил множество плазмоцитов и в ответ
написал: "Туберкулезное поражение губы. Многочисленные плазмоциты объясняются,
видимо, вторичной инфекцией". На следующий день за завтраком Флем торжествующе
посмотрел на меня и сказал: "Странную туберкулезную язву я вам послал, не так
ли?" - Я ответил: "Да, необычную". - "Да, - подтвердил Флеминг, - очень
необычную. Я ввел больному сальварсан, и он выздоровел. Какой странный
туберкулез". Он мне часто напоминал об этой истории. Стоило мне в споре с ним
повести себя вызывающе, как он говорил: "Не побеседовать ли нам о туберкулезных
язвах, а?"
"Лучшим свидетельством хорошего характера Флеминга, - рассказывает доктор Фрай,
- было то, что все его любили, хотя он неизменно оказывался прав. Обычно не
любят людей, которые никогда не ошибаются. Но у него это получалось так мило,
что на него нельзя было сердиться. Конечно, он не мог удержаться от соблазна и
не сказать: "Я же вам говорил", - но у него это звучало как-то по-детски. В
лаборатории, к счастью, мало было людей, лишенных чувства юмора, иначе они не
смогли бы работать с Райтом и Флемингом, любившими подтрунивать каждый на свой
лад".
Иногда во время очередного чаепития в библиотеке Флеминг наслаждался, лукаво
объявляя вдруг о каком-нибудь факте, а его жертва, заикаясь и краснея,
оправдывалась. "Знаете, Старик, - говорил он, например, - ведь Джилес влюблен".
Эти слова, сказанные в присутствии патрона и всех сотрудников лаборатории,
производили такое же действие, как камень, брошенный в лужу. Флем испытывал
удовольствие, наблюдая за реакцией аудитории. Его шутки никогда не бывали злыми,
его просто забавляли замешательство товарища и оправдания, которые тот приводил.
Никто не обижался на Флеминга, хотя его остроты бывали довольно язвительны. "Мы
все были очень привязаны к Флему, - рассказывает Фримен. - Он был сдержанным
человеком, но приветливым. Отвечал он односложно и, как только в разговор
включались другие, замолкал. Мы говорили, что он типичный шотландец и что он не
разговаривает, а ворчит. Конечно, это не совсем верно. Это была наша "семейная"
шутка".
Он всегда готов был помочь товарищу. У Хайдена, одного из врачей Сент-Мэри, был
паралич после полиомиелита. Он не мог больше работать в больнице и впал в
отчаяние, тем более что должен был содержать семью. "Ноги не играют никакой
роли
в науке, - сказал ему Флеминг. - Если хотите заняться настоящей научной
деятельностью, поступайте в нашу лабораторию". Флеминг без труда уговорил Райта
взять к себе этого замечательного исследователя, который до самой смерти
передвигался по лаборатории в коляске. Они жили все дружно, одной сплоченной
счастливой семьей и всегда выручали друг друга. Когда Хайден умер, лаборатория,
несмотря на свою бедность, приняла решение дать образование обоим его сыновьям.
Товарищеские отношения как в работе, так и в развлечениях придавали всему
очаровательную непринужденность. По мнению доктора Портеуса, который поступил в
|
|