Шатобриан и господин Вильмен (я сожалею, что господин Шарль Нодье не  смог
прийти), вы отвечаете перед Богом и людьми за литературное обращение этого
мятежного ересиарха романтизма. Отныне  вы  будете  крестными  отцами  его
произведений и его детей. Вот чего я желаю  ему,  мои  дорогие  братья  во
Христе. И да будет так!"
  Почтенный кюре святого Роха узнал о своей ошибке уже в  ризнице,  когда
прочитал подписи свидетелей в приходской книге.  Он  говорил  потом  своей
экономке, что у него закрались некоторые подозрения относительно этого qui
 ro quo [недоразумения (лат.)], когда он заметил, что  господин  Шатобриан
носит бородку в стиле "Молодая  Франция",  а  господин  Вильмен  -  желтые
перчатки по два франка пятьдесят сантимов. Утешает его лишь воспоминание о
полном обращении Александра Дюма".

  Замужество не пошло Иде впрок. Вероятно, оно внушило ей слишком большую
уверенность в нерасторжимость брачных уз.  До  нас  дошел  анекдот,  хотя,
возможно, и апокрифический, о том, что она в лучших традициях почти  сразу
же изменила  мужу  с  первым  другом  дома  Роже  де  Бовуаром,  поэтом  и
драматургом, на семь лет моложе ее мужа. Бовуар был очарователен.

  "Ах, как он был элегантен и эксцентричен! - писала графиня Даш. - Какие
прелестные стихи он писал и какие прелестные давал  ужины!  Он  сочетал  в
себе  Анакреона  и  Мецената.  Он  писал   романы   и   покровительствовал
искусствам. В его  приемную  каждое  утро  стекались  толпой  писатели,  у
которых не было издателя,  художники,  которые  нуждались  в  студиях   он
принимал их, не вставая с постели, угощал котлетами и шампанским,  и  они,
уходя, восхваляли его обаяние.
  В те времена у Бовуара было  тридцать  тысяч  ливров  ежегодной  ренты,
тильбюри, грум, лошади... Его  повсюду  узнавали  по  великолепной  черной
шевелюре, выразительному лицу и тому  шуму,  который  он  поднимал  вокруг
себя. Он носил золоченые жилеты и халаты... Он менял  туалеты  по  крайней
мере три раза в сутки. Он расходовал на дню по четыре  пары  светло-желтых
перчаток... Он не пропускал ни одного спектакля  в  Опере  и  в  антрактах
носился между кулисами и зрительным залом, чтобы обратить на себя всеобщее
внимание и завязать знакомства... За вечер он  успевал  побывать  во  всех
театрах... Он обедал в Кафе Англе, Кафе де Пари или Роше де  Канкаль,  что
не  мешало  ему  еще  и   приезжать   туда   ужинать.   Словом,   он   вел
головокружительную жизнь. Никто не мог перед ним устоять..."

  Как тут было устоять Иде?
  Обе Мелани, и Вальдор и Серре, трагически отнеслись к  законному  браку
их общего любовника.

  Марселина Деборд-Вальмор - своему мужу, 7 февраля 1840 года:
  "Тебе, наверно, уже сообщили о женитьбе Дюма  на  толстой  мадемуазель?
Говорят, что  брачный  контракт  подписали  Шатобриан,  Нодье,  Вильмен  и
Ламартин. Узнав об этом, госпожа Серре упала в обморок  перед  его  домом.
Она будет судиться, чтобы ей вернули дочь. Госпожа Вальдор тоже  поспешила
туда, вне себя от великодушной радости, ибо она считала, что  он  берет  в
жены честную женщину. Незадолго до этого она написала ему, что,  "наконец,
вздохнула с облегчением,  узнав,  что  он  порвал  эту  постыдную  связь".
Представь себе,  какой  эффект  должно  было  произвести  ее  письмо.  Что
касается меня, то я ничего не могу к этому добавить.  Он  женился,  и  все
тут!.."

  Женитьба отца,  бросившего  его  мать,  на  другой  женщине  стала  для
молодого Александра источником новой драмы.



Глава четвертая
КОМЕДИИ

  "Алхимик" потерпел провал, "Рюи Блаз"  тоже  не  имел  особого  успеха.
Жанры старятся так же, как и люди. Драма агонизировала.

  "Как это ни досадно, но мы должны признать, - писал  Теофиль  Готье,  -
что переживаем сейчас полнейший упадок  фабричные методы проникли повсюду,
пьесу теперь изготовляют точно так  же,  как  сюртук:  один  из  соавторов
снимает с актера мерку, другой - кроит материю, третий - сметывает  куски
изучение человеческого сердца, стиля, языка теперь не ставят ни во  что...
Соавторство  в  творчестве  совершенно   немыслимо...   Представьте   себе
Прометея, перед которым,  подперев  рукой  подбородок,  сидит  соавтор,  с
интересом наблюдая, как бунтарь  борется  с  остроклювым  коршуном,  ловко
выклевывающим у него сердце и печень, и при этом делает на  клочке  бумаги
пометки карандашом Конте!.."

  Дюма, на лету  схватывавший  перемены  в  настроениях  публики,  уловил
необходимость перемен. Если вдуматься,  поневоле  удивишься,  почему  этот
жизнерадостный молодой человек  гораздо  чаще  писал  мрачные  драмы,  чем
веселые комедии. Он, конечно, умел повергать в ужас,  но  еще  лучше  умел