"Умнейшие головы" из мастерских - Кормон, Луи Анкетен, Эмиль Бернар - являлись 
на улицу Лаффит для изучения работ Сёра. Ван Гог, недавно приехавший в Париж, 
также 
посетил "Мэзон доре". Вскоре все начнут рисовать в манере Сёра, подобно одному 
из 
участников выставки, другу Гогена - Шуффенекеру. Но Сёра нечего беспокоиться! И 
те, 
и другие усвоят из его метода прежде всего чисто внешний прием - точку. Они 
будут в 
гораздо большей степени "пуантилировать", чем реально заниматься разделением 
цветов.
      И да возрадуется Сёра! Он только что познакомился с человеком, который 
сразу же 
очень глубоко понял значение его искусства, оценил, насколько оно важно для 
эволюции 
живописи, и которому суждено было поэтому сыграть в его жизни важнейшую роль.
      Во многих отношениях этот человек озадачивает, его странность сперва 
тревожит, 
как только он подходит - высокий, с худым угловатым лицом, которое украшает 
чудная 
козлиная бородка, с пронзительными глазами неопределенного серо-голубого цвета, 
как 
бы усеянными золотистыми блестками; это впечатление еще более усиливается, 
когда 
слышишь его звонкий, но мягкий голос, неторопливый и монотонный, произносящий с 

мгновенной запинкой фразы безупречного, если не изысканного синтаксиса, 
сопровождаемые редкими жестами, размеренными и сдержанными, с полуулыбкой на 
лице, о которой нельзя сказать, доброжелательна она или насмешлива. Родился он 
в 
Италии, его отец был брессанцем (родом из Бельвевра в департаменте Сона и 
Луара), а 
мать - швейцаркой; ему двадцать пять лет, то есть он на полтора года моложе 
Сёра, и 
зовут его Феликс Фенеон.
      "Таинственный", "загадочный", "мефистофелический", "демонический" - 
такими эпитетами чаще всего наделяли этого человека. Что-то в нем вызывало 
беспокойство. Но, по сути, своеобразие его личности беспокоило гораздо меньше, 
нежели 
все то, что проглядывало за его манерами, нарочитость которых он, впрочем, 
сознательно 
подчеркивал, прибегая к нюансам. Нюансы, запинки в речи - благодаря им он 
скрывал и 
одновременно обнаруживал свое удивительное владение языком. Нюанс - неприметный 

довесок, прибавляемый им к церемонной любезности и позволяющий намекнуть, 
какими 
пустяками считает он все эти вежливые формулы, с каким безразличием относится к 

ответам, которые получит от собеседника. Нюанс - это и преувеличенно 
парадоксальный 
оборот речи или крайне равнодушный тон, смягчающий высказанную без прикрас 
правду 
или резкость ниспровергающего мнения. Наконец нюанс - это двусмысленная ирония, 

сквозящая в каждом его суждении, и явное пристрастие Фенеона к вышедшим из 
употребления словам, которое, несомненно, было лишь наиболее очевидным ее 
проявлением, хотя этим грешили и многие его друзья, писатели или поэты 
декадентского 
толка. Отдавая дань искусственности языка, заставлявшей его использовать 
вычурные 
термины, забытые слова или неологизмы, он получал удовольствие, когда говорил о 

"мимозной" чувствительности, о "вялости" женского торса, "потрескивающих" 
брызгах 
света, о "сосцевидных" пейзажах парижской окраины, о страстных, быстро 
"закисающих" 
экзальтациях... 1
           1 Примеры взяты из "Карманного словаря к текстам символистов и 
декадентов", изданного Жаком 
Пловером (Поль Адам) в октябре 1888 года у книгопродавца Ванье.
      
      Но не беспокоил ли Феликс Фенеон прежде всего тем, что обнаруживал такой 
острый ум, на удивление ясный и ясновидящий, что это приводило людей в 
замешательство? Уверенность, с какой он излагал мысли, поражавшие своей 
оригинальностью, сбивала с толку его слушателей, порождала в них смутное и 
тревожное 
чувство неполноценности. Какое бы сильное возмущение ни вызывали у них те или 
иные 
его суждения, в его присутствии они не могли избавиться от впечатления, что