|
отлично договоримся друг с другом относительно размещения наших работ". Комната,
правда, имеет один недостаток - невозможно отойти на достаточное расстояние от
картины, чтобы увидеть истинную красоту "Гранд-Жатт".
Помимо картины "Гранд-Жатт" Сёра выставит "Сену в Курбвуа", три пейзажа
Гранкана, крокетон и три рисунка; Синьяк покажет около пятнадцати работ маслом,
среди
которых "Пассаж Пюи-Бертен", "Резервуары для газа", "Две модистки" и совсем
новую
картину - "Разветвление дороги в Буа-Коломб"; Писсарро - девять живописных
полотен, гуаши, пастели, офорты; Люсьен - несколько картин, акварели и гравюры
по
дереву.
Во время работы над каталогом после названия картины "Гранд-Жатт" Сёра
проставил дату - 1884 год; тогда началась работа над ней. Очевидно, этим
уточнением
ему хотелось утвердить за собой пальму первенства. Несомненно, пылкость Синьяка,
одобрение Писсарро его трогали, но и в то же время вызывали некоторое
беспокойство.
Его метод - его "видение", как он иногда говорил, - принадлежал ему; это была
его
истина.
И порой он замыкался, скрывая от посторонних свои секреты, становился
подозрительным, еще более немногословным, чем раньше...
II
Ф. Ф.
То, в чем публика тебя упрекает, и развивай, это
и есть ты.
Жан Кокто
15 мая 1886 года, в день открытия выставки в квартире "Мэзон доре", и
особенно в
комнате, отведенной "дивизионистам", собралась толпа зрителей.
Люди теснились перед картиной "Гранд-Жатт"; обезьяна, изображенная на ней,
вызывала не меньше комментариев, чем когда-то кот на полотне "Олимпия" 1.
"Картина
очень смешная" - таково было мнение Марселя Фукье, критика из журнала "XIX век".
Английский писатель Джордж Мур и несколько молодых людей в перчатках из шевро
пренебрежительным тоном переговаривались друг с другом: "Эта нога не держит! "
-
"Такого в природе не бывает!" - "Рисовать надо мазками!" - "Сколько голов?" -
"Семь с половиной! " - "Если бы у меня был мелок, я бы поместил вон ту в банку,
это же
прямо зародыш какой-то!" 2. Пробираясь сквозь толпу, Альфред Стевенс, в прошлом
близкий. друг Мане, знаменитый живописец, который воспел парижанку, будуары и
побрякушки и на этом разбогател, обеспокоенный, однако, тем, что импрессионизм
завоевывал признание у публики, подводил группы посетителей к картинам Сёра,
"чтобы
показать им, как низко пал его друг Дега, дав приют подобной мерзости". Стевенс
постоянно курсировал между выставкой и кафе Тортони, находившимся в нескольких
шагах от "Мэзон доре" на Итальянском бульваре; он собирал там своих знакомых и
вел их
к импрессионистам. У кассы он щедро бросал монеты, не дожидаясь, когда ему
вернут
сдачу - столь велико было его "нетерпение провести туда очередную партию
зрителей" 3.
Публика пожимала плечами, отпускала шуточки. Все эти произведения, кем
бы они ни были
подписаны: Писсарро, Сёра или Синьяком, - похожи друг на друга. В них теряешься.
Невозможно
разобраться, какая из картин кому принадлежит. Что касается персонажей
"Гранд-Жатт", то они
совершенно безжизненны, кроме, быть может, как намекают остряки, дамы,
прогуливающейся с обезьяной,
"с ее видом сварливой женщины, от которой не отвертишься!". "Гм... И это
называется живописью? Что
означают эти окаменевшие люди, эти деревянные куклы, эта выставка игрушек из
Нюрнберга?" Критики
произносили вслух то, о чем они напишут завтра в своих газетах: "халтурные
манекены", "кортеж
фараонов", "материалистический Пюви де Шаванн" 4... Ну и презабавная же эта
школа "маленькой точки"
- "пуантилизма" и "конфеттизма", как ее уже окрестили на Бульваре. Сам Октав
|
|