пустом 
месте, утверждал, что экспозиция должна совпасть с официальным Салоном, что она 

непременно должна состояться в период с 15 мая по 15 июня. Как обычно, он 
пытался 
навязать присутствие на ней работ некоторых из своих друзей-художников, 
например 
Зандоменеги или Форена 2. Увы! "Бедняки" из группы импрессионистов, в частности 

Писсарро, вынуждены были считаться с Дега или Бертой Моризо, чтобы добиться 
хотя бы 
частичного финансирования выставки. "Чего нам не хватает, так это денег, - 
говорил 
Писсарро. - Если бы не данное обстоятельство, мы бы уже давно открыли свое 
дело".
           1 "Сан", 11 апреля 1886 г., цитируется Д. Ревалдом
           2 По поводу Зандоменеги и Дега Синьяк писал в дневнике 8 марта 1898 
года: "У Дюран-Рюэля 
выставка Зандоменеги. Гладкая кожа, помада, кольд-крем, дамочки. Это - живопись 
старого развратника. 
А ведь бедняга Зандоменеги хотел во что бы то ни стало изображать безобразно. 
Он старается вовсю, но не 
может. А этот каналья Дега уверяет, что все очень хорошо. Зандоменеги трепещет 
перед Дега и никогда не 
решился бы заниматься такой пакостной живописью, если бы мэтр хоть раз наорал 
на него... Но в его 
присутствии Дега все хвалит, а за спиной "бедного Зандоменеги" высмеивает его".
      
      Однако Писсарро не отчаивался. "Надо раскалить весь этот мир добела", - 
писал 
он в середине февраля. К несчастью, осуществлению проекта угрожало то, что Дега 

настаивал на своей дате открытия экспозиции.
      Впрочем, было тут и другое, более серьезное обстоятельство. Писсарро, 
постоянно 
с кем-то встречавшийся, наталкивался на враждебность, едва заводил разговор о 
своих 
подопечных. Берта Моризо и ее муж Эжен Мане категорически отвергали 
"дивизионизм" 
Сёра и других адептов "маленькой точки", ряды которых пополнил также Люсьен 
Писсарро. Ренуар - по словам Писсарро, "дающий понять, что он выставится, но 
испытывающий сомнения" - иронизировал. Дега безапелляционным тоном называл Сёра 

"нотариусом". Что касается Моне, то он, как нетрудно догадаться, решил остаться 
в 
стороне: ему не нравилась ни живопись Сёра, ни живопись Гогена; он не жаловал 
ни 
друзей Писсарро, ни друзей Дега.
      Споры ожесточились. Не без резкости Писсарро защищал "научных 
импрессионистов", противопоставляя их своим бывшим соратникам, которых 
презрительно именовал теперь, горячась, "романтическими импрессионистами".
      "Вчера у меня была резкая стычка с мсье Эженом Мане по поводу Сёра и 
Синьяка. 
Последний, впрочем, присутствовал здесь же, как и Гийомен. Поверь, я задал ему 
трепку, 
и неплохую... Чтобы раз и навсегда покончить с этим, я объяснил мсье Мане, 
который, 
вероятно, ничего не понимает, что Сёра привнес в живопись новый элемент и 
оценить его 
эти господа не в состоянии, несмотря на их талант, и что лично я убежден: это 
искусство 
- шаг вперед, и в определенный момент оно даст поразительные результаты. 
Впрочем, 
плевать я хотел на оценки всех этих художников, неважно, каких именно; я 
отвергаю 
необоснованные суждения романтиков [импрессионистов], весьма заинтересованных в 

подавлении новых тенденций. Я принимаю их вызов, вот и все.
      Но они прежде всего пытаются спутать нам карты, сорвать выставку. Мсье 
Мане 
был вне себя! Я, наверное, кипятился. Что поделать! Приходится окунаться в эти 
закулисные дрязги, но я стою на своем.
      Дега в сто раз лояльнее. Я сказал ему, что картина Сёра ["Воскресенье на 
острове 
Гранд-Жатт"] весьма любопытна. "О! я не пройду мимо нее, Писсарро, если это 
только 
действительно великое произведение! " В добрый час! Если она оставит Дега 
равнодушным, тем хуже для него. Посмотрим... Мсье Эжен Мане хотел также 
помешать 
Синьяку выставить картину с фигурами ["Две модистки"]. Я протестовал. Я сказал