Лотрека 
особенно привлекала хирургия. В его руках кисть и карандаш так часто 
превращались в скальпель, 
что его тянуло к хирургическому ножу. В душе он был патологоанатомом. И вот он 
стал 
настойчиво требовать от Тапье, чтобы тот попросил для него у Пеана разрешения 
присутствовать 
при операциях.
       Разрешение было получено с легкостью - Пеан, гордость французской 
хирургии, чье имя 
было известно во всем мире, любил зрителей. Он оперировал в окружении толпы 
студентов-
медиков, съехавшихся со всех концов света, и любопытных, словно давал 
представление.
       Лотрек, который теперь каждую субботу утром отправлялся в больницу 
Сен-Луи, увлекся 
Пеаном, этим геркулесовой силы человеком, манипулировавшим скальпелем с 
ловкостью 
виртуоза.
       Так же как некогда Лотрек восхищался Брюаном, теперь его пленила 
выдающаяся 
личность этого вдохновенного гиганта. Сын бедного мельника из Боса, Пеан сам 
подготовился к 
экзаменам на аттестат зрелости, потом занялся медициной и сделал самую быструю 
и 
головокружительную карьеру своего времени. Сейчас ему шел шестьдесят второй год,
 и он 
находился в зените славы. Он изобрел кровоостанавливающий зажим и с неизменным 
успехом 
делал самые смелые операции - первым в мире удалил яичники, селезенку, первым 
произвел 
резекцию привратника и открыл перед хирургами огромное поле деятельности.
       Сидя у входа в больницу, Лотрек ждал, когда появится хирург. Тот 
приезжал в коляске, 
запряженной парой гнедых, с кучером и лакеем в обшитой позументами ливрее. По 
больничным 
коридорам Лотрек ходил за Пеаном по пятам.
       В операционной, устроившись как можно ближе к столу, Лотрек с огромным 
вниманием 
наблюдал за тем, как Пеан с необыкновенной ловкостью рассекал ткани, продолжая 
в то же время 
театрально рассуждать на самые разнообразные темы. Лотрек впивался в его руки 
-руки Пеана, 
которые работали с такой легкостью, быстротой и точностью! Все в хирурге 
интересовало, 
увлекало, хотя и несколько смешило Лотрека: его смелый и творческий талант, 
который особенно 
проявлялся в трудную минуту, его бьющая через край жизненная энергия, его 
торжественность, 
любовь к помпезности (он оперировал во фраке, лишь повязав вокруг шеи салфетку),
 его светская 
болтовня (хотя он был не менее косноязычен, чем Лотрек), которую он не 
прекращал даже в тот 
момент, когда вел тяжелую борьбу со смертью, его самомнение, пусть, бесспорно, 
вполне 
оправданное, но настолько подчеркнутое, что оно выглядело уже нелепым и 
напоминало 
фатовство актера Самари в "Мадемуазель де ла Сеглиер".
       Операция, которая на многих производила гнетущее впечатление, совершенно 
не трогала 
Лотрека, и он видел в ней занимательный спектакль. Он рисовал Пеана во всех 
позах: болтающим, 
вытирающим себе лоб, в три четверти, со спины (спина Пеана, по мнению Лотрека, 
была особенно 
выразительна и напоминала спину ярмарочного борца), за его "рабочим столом", за 

обдумыванием операции, за операцией, моющим руки... "Великолепно! А?.. Что?" 
Кузен Тапье 
наконец-то угодил Лотреку.
       Он уже сделал десять, пятнадцать, двадцать, тридцать рисунков - и все 
продолжал 
рисовать. Написал две картины: "Операция Пеана" и "Трахеотомия". Равнодушие 
художника к 
вскрытому телу объясняется не садизмом. Он изображает его сдержанно, без 
отталкивающих 
подробностей, которые могли бы вызвать нездоровое любопытство. Он любил 
смотреть, как 
"кромсают", и не скрывал этого. Но он относился к операции как к цирковому 
номеру - его 
увлекала ловкость Пеана, его безупречная работа. Впрочем, чистота операционной