Рубенсе и стал 
"непримиримым", теперь с его языка не сходило имя Моне, и он решил поехать к 
нему в Ветёй. 
Анкетена привлекал также "дивизионизм" Сёра, чья картина "Гранд-Жатт" вызвала 
скандал и 
была гвоздем восьмой выставки импрессионистов. Восстал против Кормона и Ван Гог,
 понося 
мэтра на своем тяжеловесном французском языке. И даже Лотрек взбунтовался: "Я 
пришел сюда 
учиться ремеслу, а не для того, чтобы подавляли мою индивидуальность".
       Кормон, разъяренный, закрыл мастерскую.
       
       * * *
       Лотрек закончил оба полотна, над которыми работал последнее время, и 
Брюан повесил их 
в своем кабаре 1.
       У Лотрека начался период удач. Подражая Сали, который выпускал небольшой 
журнал, 
Брюан тоже начал в октябре издавать журнал "Мирлитон". И хотя ему были больше 
по вкусу 
произведения Стейнлена, чем Лотрека, он все же обещал последнему дать в одном 
из номеров 
репродукцию его "Кадрили стула Людовика XIII" 2 и предложил Лотреку сделать 
несколько 
рисунков для обложки. Мало того, агент по рекламе таблеток "Жеродель", некий 
Жюль Рок, два 
года назад основавший газету "Курье франсе" и освещавший в ней Монмартрские 
развлечения, к 
радости Лотрека, который не прочь был продемонстрировать свое искусство, 
заказал ему рисунки. 
Лотрек дал ему шесть рисунков 3.
       В то лето Лотрек поехал к родным, на юг. Его образ жизни очень тревожил 
графиню 
Адель, "мою бедную святую маму", как говорил художник. Монмартр, который мог 
вызвать у нее 
лишь отвращение, Монмартр, который оскорблял ее принципы, религиозность и 
благочестивость, 
поглотил ее сына.
       Но упреки застывали у нее на губах. Вид сына вызывал в ней такую жалость 
и грусть, что 
она готова была простить ему все. Когда она смотрела, как он, опираясь на 
"крючок для ботинок", 
переваливаясь, идет в своем костюме детского размера, когда она слышала, как он 
смеется, 
безудержно смеется, он для нее становился уже не завсегдатаем "Элизе-Монмартр" 
и публичного 
дома на улице Стейнкерк, а ребенком, чью скорбь она понимала, как никто другой, 
ребенком, 
который столько раз прибегал к ней, ища защиты и утешения. Да, он все тот же 
смертельно 
раненный ребенок, "моральный самоубийца", как он сам себя однажды окрестил. И 
графиня 
знала, что он может пользоваться и злоупотреблять ее любовью, может требовать 
от нее даже 
невозможного - она ему разрешит все. Абсолютно все.
       Лотрек ликовал. "Жизнь прекрасна!" - восклицал он. Солнце заливало 
светом 
пораженные филлоксерой виноградники. Отец Лотрека, изнемогая от жары, применял 
армянский, 
по его утверждению, способ спастись от нее: держал ноги в тазике с молоком и 
клал себе на 
голову ломтики лимона - и был в восторге от этого! "Жизнь прекрасна!" - и 
Лотрек набросал 
несколько сцен, как его родственники борются с филлоксерой. Юмористические 
рисунки с 
шутливыми подписями и ребусами; так, например, фамилию своего двоюродного брата 
Габриэля 
Тапье де Селейрана, рослого семнадцатилетнего юноши, которого Лотрек тиранил и 
который 
нежно любил Лотрека и заботливо склонялся к нему с высоты своего роста - метр 
девяносто 
сантиметров! - он написал в виде ребусов двадцатью различными способами. 
Детские шалости в 
духе озорных экспонатов для Салона нелепого искусства! Жизнь беспощадна, но и 
прекрасна!
       Графиня Адель пригласила к обеду архиепископа, чтобы тот постарался 
неназойливо дать 
понять ее сыну, к чему - при любых обстоятельствах! - его обязывает высокое имя,
 которое он 
носит. Сидя по правую руку от прелата, Лотрек покорно ждал проповеди и, потчуя